глубь сырого заповедника вела выложенная из досок удобная тропинка. Даже ноги не надо пачкать.
Коля шел, чувствуя, как в поясницу что-то настойчиво упиралось; моросящий дождик окроплял лоб. Он зачем-то обернулся и увидел ржавый стенд с уродливым смайликом и корявой надписью: «Счастья! Добра!». Выглядело скорее жутко, чем оптимистично.
Путники шагали по мосткам, и все вокруг выглядело крайне безобидным. Столики с навесами, места для отдыха… И деревья здесь вроде как были гуще. Самое то для шашлычков. Но вскоре начался участок болота. Оно пыталось скрыться под холстом неустойчивой почвы, в акварели ранней осени. Все те же сопки наблюдали свысока за передвижением непрошеных гостей. Природа нанесла неуверенные мазки увядающей зелени на каменную броню. Коля с дедом прошли приличное расстояние, пока не достигли серьезного препятствия.
– Надо как-то обойти домик егерей… – пробасил Георгий. – М-да, надо было по-другому начать…
Оставалось надеяться на случай, потому что на этом участке они были как на ладони, а проблемы никому не нужны.
– Пошли тихо, как ни в чем не бывало… – предложил старик, чем вызвал у внука непроизвольный смешок.
Окна небольшого деревянного дома были занавешены, а дверь, казалось, заперта наглухо.
– Как так? Охраны нет… – довольно прошептал дед. – Главное – по пути не нарваться…
По сути, Георгий и Коля уже почти были на месте. Они шли вдоль правого берега реки Седъяврйок, наблюдая за ее бурным течением. Старик не понимал, почему через реку не проложили мост, ведь немало туристов пересекало ее вброд, чтобы увидеть красоты величественного Сейдозера.
Им же самим не нужно было переправляться на противоположный берег, чтобы поравняться с Могильным островом.
Прохладный дикий воздух облегчал походные мытарства Коли. Хотя какие здесь мытарства? Разве что неудобный, натирающий плечи рюкзак за спиной. И все же он чувствовал себя крайне неловко и потерянно среди живой и таинственной природы, которая шептала на ухо пугающие сказки, неровно дыша в затылок.
Глава 12. Оядзь
От голода Василий сильно ослаб. Порой ему было сложно пошевелить даже пальцами. Глаза, которые были не в силах более наблюдать за мелькающим силуэтом мерзкой мучительницы, сами закрывались. Она поила его каким-то вязким горьким варевом и приговаривала:
– Пей, родимый, а то помрешь раньше времени, и толку? Коленька пока не дошел… Да и Владычице ты еще не нужен…
Теплая жидкость обволакивала горло и растекалась приятным теплом по телу. Под действием неизвестного напитка старик воображал, что находится не в сыром и вонючем помещении, а в своей чистой и теплой постели. Он представлял, что рядом с ним сопит его Ленушка, ее грудь вздымается от глубоких вдохов, а за стенами скромной избы, подогнув под себя копыта, отдыхают его прекрасные олени. Когда действие зелья заканчивалось, Василий с тревогой поднимал отяжелевшие веки и с напряжением вглядывался в темноту. Привыкнув к полному отсутствию света, он осознавал происходящее, и по щекам медленно стекали слезы.
Хоть оленевод и думал, что чудовище не рискнет что-либо с ним сделать, это его нисколько не успокаивало. Он понимал, что, скорее всего, полностью потерял драгоценные часы и минуты, отпущенные ему на то, чтобы отсрочить свой приговор. Сколько времени сидел на холодной земле, он не знал.
Жаба никогда подолгу не оставалась в своем жилище. Она постоянно куда-то бесшумно исчезала. Но все то время, что мучительница крутилась рядом с Василием, когда тот был в ясном сознании, она много говорила.
– Ты мне только одно скажи, Васька! На кой ты с Ленкой так поступил? Она ж тебя так любила, Васька! А ты ей в душу плюнул! Она ж тебя теперь ненавидит!
– Неправда, – чуть слышно отвечал старик. – Любовь всегда выше ненависти.
Существо расхохоталось.
– Чья б корова мычала! Сынка-то своего ты и знать не хочешь после того, как он в Москву умотал!
– Я все равно его люблю и жизнь свою за него отдаю…
– Ну сознайся, что в душе-то тебя злость съедает… Я же чувствую! Вот поэтому ты за отсрочкой к шаману пошел.
– Это всего лишь отсрочка… Я хотел лишь стадо обратно вернуть… А тебя, как погляжу, зависть съедает…
– Меня? – удивленно прорычало чудище. – Чему завидовать-то? Тому, что ты подохнешь скоро?
– Ты живешь на своей помойке одна, уродливая и толстая, никогошеньки у тебя нет…
Жаба кинула в голову Василия кроссовок. Тот даже не вскрикнул.
– Ты хоть знаешь, кто я такая? Я хранительница подземных вод! Коли захочу, все в болотах утонете! Оядзь меня звать.
Василий замолк. Он узнал произнесенное имя. Издавна ходили среди саамов рассказы про ведьму, обитающую в трясинах Ловозерских тундр. Говаривали лопари, что чудище это было некогда любимым дитем самого Солнца. Носила девица длинные косы и собою была весьма хороша. Да вот проклял ее отец небесный за то, что та позавидовала семейному счастью своей младшей сестры и всячески пыталась молодую пару сгубить. Вот с тех пор она обитает в болотах, обезображенная и злая, вечно голодная до чужого счастья, молодости и красоты. И множество детей она породила, которые расползлись по всей Земле.
– Так ты не по своей воле сюда послана… вот и зла на весь мир… Ходить тебе такой уродливой до конца дней… Даже в человеческом обличье ты страшная…
Жаба кинулась к старику и обхватила его шею скользкими лапами. Длинным языком принялась облизывать лицо своего пленника. Василий скривился от противного запаха из пасти, ударившего ему в ноздри.
Существо зашипело:
– Тебя я не трону, а вот к семейству твоему наведаюсь. Да и парочка друзей твоих уже на подходе. Думаешь, ты жертву во имя любви принес? Нет… Ты свою душу погубил и всех остальных погубишь. Дурак, сделку с духами заключить нельзя. Это всего лишь самообман.
Василий начал хрипеть от удушья. Оядзь ослабила хватку, а потом и вовсе убрала лапы. Через пару минут старик не ощущал вокруг никакого движения. «Ушла», – подумал он.
Чудище настолько раздосадовали слова жертвы, что оно забыло напоить пленника дурманящим пойлом, чтобы тот снова не принялся шарить по хижине.
Старик не оставлял надежды выбраться из этого темного и душного места. Собравшись с последними силами, Василий снова предпринял попытку найти выход. Руки и ноги тряслись, поэтому полз он медленно. Разбросанный хлам казался самым настоящим препятствием. Порой руки соскальзывали, и старик, теряя равновесие, падал лицом прямо в холодную жижу, над которой уже давно летали мухи. Эти потуги оказались, как всегда, безрезультатными. Стены оставались ровными, без проемов, а земля – без потайных лазеек.
В этот раз Василий приложил так много усилий для собственного освобождения, что
