Музыканты вскакивают с мест, и весь автобус аплодирует с возгласами, какие обычно раздаются после спектакля:
— Браво, браво!..
Что делать? Протягиваю руку, берусь за раму и думаю: начинается долгое бегство от большой картины…
При въезде в Пизу автобус останавливается на противоположной от отеля стороне улицы, поскольку движение одностороннее. Все спешат выйти, а я притворяюсь спящим; меня будят, и я, словно бы еще сонный, медлю, чтобы пробраться к двери последним. Шофер снимает чемоданы с крыши автобуса и выгружает остальной багаж. Я быстро открываю дверь туалета.
Как глупо! Это не решение, при следующем переезде первый же вошедший сюда пьяный музыкант, начав мочиться, забрызгает картину — как низко падет моя душа художника. Бедные госпожа Анастасия и ее супруг Жаба.
Погрузка инструментов на багажные тележки сопровождается обеспокоенными воплями музыкантов, а я тем временем решаю затолкнуть картину на крышу автобуса. Озираюсь — не следит ли кто. Взобравшись на заднее колесо, поднимаю картину и кладу ее плашмя. Прощай, шедевр!
Поспешно догоняю группу, музыканты ставят инструменты к стойке администратора, яйцеголовый портье раздает ключи. С великим облегчением получаю свой ключ.
— Господин Цустурика…
— Кустурица!
— О'кей, Кустурика!
— Кустурица, Ца, Ца, КустуриЦа!
— Сеньор Кустурица!
— Именно так.
Взяв ключ, направляюсь к лифту. Двери раздвигаются, и в тот момент, когда из прибывшего лифта выходит последний из шумных туристов, слышу за собой стук шагов по мраморному полу.
Администратор тычет пальцем в коротышку — тот сует мне картину прямо под нос.
— Чуть не угодила под колеса, я заметил, как она падает с крыши автобуса.
— И что же такое выделывал автобус?
— Перепарковывался! Шофер сказал, что картина ваша.
— Да, спасибо, мне дико повезло. Чем же вас отблагодарить? — достав из кармана два евро, протягиваю ему.
Поднимаемся на лифте: картина, шофер автобуса и я.
Шофер оглядывает полотно.
— Бэлло, уна картина перфетта, ориджинале. Это цыгане?
— Цыгане, да!
Да, да, мысленно твержу я, шагая к номеру. Странное чувство испытываю я, таща громадную картину. Словно Анастасия вместе с толстяком Жабой взобрались мне на закорки. Господин Жаба очень трогательно сравнил смерть своей жены с кончиной Моцарта. Великая любовь!
Хммм… Похоже, запах скипидара дурманит мне мозги. Если во всем этом и есть что-то хорошее, так это то, что картина совсем свежая, ведь художница умерла не так давно. В ре миноре?
Пусть моя смерть наступит не в миноре. Слишком уж он печален.
Если миф о смерти Моцарта не выдумка, то господину Жабе впору быть Сальери, тем самым человеком, чья зависть создала «Реквием», последнее произведение Моцарта. Возможно, господин Жаба убил свою жену из ревности и сам написал эту картину… но зачем? При чем тут я? Смотрю на картину, исполнившись лучших намерений восхититься ею — не только ради женщины, которая, если верить словам господина Жабы, любила меня. От скипидара я хмелею. Закрыв глаза, приникая ноздрями к холсту, я исследую его вдоль и поперек, вдыхая каждый миллиметр творения Анастасии. Чтобы полюбить его. Наконец отхожу от картины, и комната переворачивается вверх дном, я едва успеваю шагнуть к дивану и падаю на него, ударившись коленкой об стол.
Лежа в кровати, выглядываю из-под одеяла. Прищуриваю один глаз, потом другой, и так поочередно. Все слилось воедино: дух скипидара, моя любовь к дилетантам, безумный господин Жаба, смерть в ре миноре, но картины в этом списке нет.
«Будь она поменьше размером, я смог бы, наверное, смириться с ней».
Лежу, пялясь в полоток.
«Оно того не стоит!..»
«Господин Жаба — он ведь приличный человек?»
«Даже если так: неужто иначе картина уже оказалась бы в мусорном баке?.. Вряд ли».
Внезапно настроение меняется, скипидар пробуждает агрессию. Нужно напасть на артефакт.
«Располосовать прекрасное полотно, искромсать ножом, развести в камине огонь и сжечь? Нет, нет, нет! Это все равно что расчленить живого человека. Но я ведь не маньяк и не серийный убийца! Есть идея получше: разрезать холст на совсем мелкие кусочки и спустить в унитаз. Или так поступил бы еще более жестокий маньяк? Раму не трону, она хорошая. Впрочем, зачем мне рама, все ведь поймут, что я сделал с холстом. Это будет нечестно по отношению к господину Жабе. Нет, так нельзя! За такое небесно-голубая крышка надает мне по башке!»
Так или иначе после концерта нужно пробраться на чердак отеля и избавиться от источника терзаний. Эстетических и моральных. По сути, это одно и то же. Но что скажет моя небесно-голубая крышка? Об этом лучше не думать.
Концерт в Пизе удался на славу, пришло много людей, и накренившаяся башня едва выдерживала децибелы, казалось — все подпрыгивает, весь город, а потом, покосясь, повисает в воздухе, в точности как башня. Жесткий это размер, две четверти. Во время концерта мысли то и дело устремлялись в отель. Спрашиваю первую скрипку:
— В отеле есть пожарная лестница?
— Что-что?
— Жаль, — говорю, — что мы не в Англии и не в Штатах. Помнишь, там в гостиницах были железные пожарные лестницы, прямо на фасадах, от первого этажа до самой крыши?
— Это еще зачем?
— Так, из соображений безопасности, они ведь там умные.
— Это американцы-то умные?!
— А то! Видишь ли, я тоже не дурак, со временем тоже кое-что начал понимать…
Он удивленно смотрит на меня, смеется, но, похоже, недоумевает. Я играю и осознаю, что внутри меня уживаются мораль и мышь-полевка. Собственно говоря, мораль борется с мышью, сидящей во мне. Причем с осторожной мышью. Вот ведь! Кому расскажешь об этом? Никому.
Мне стыдно кому-либо доверить свою тайну. Люди сталкиваются со многими трудностями, умирают от голода, планета задыхается в долгах перед Богом, вот-вот грянет ядерная война — а я пекусь о судьбе бездарной картины. Я и впрямь жалок. Эта картина не стоит даже затраченных на нее красок, холста и рамы. Она не что иное, как материальное бремя планеты. Однако не стоит преувеличивать. Сколько найдется стен в домах по всей планете, на которых это полотно будет неплохо смотреться, и сколько людей с гордостью захочет показать гостям «картину маслом»? Нет, нет, нет… Будь я аморальной мышью — растерзал бы ее на части и не переживал в конце концов ни о трагически-печальном облике человека-жабы, ни о судьбе создательницы картины, которой уже нет в живых. Вопрос исчерпан, но какая разница — после концерта я закончу эту историю, как подобает, достойно, храня спокойствие, не причиняя вреда ничему, и завершу все это гуманно…
Кружка пива в грим-уборной и обратно в отель на автобусе. Первым вхожу в лифт и быстро иду по коридорам,
