Они подъехали по растрескавшемуся асфальту к одноэтажному дому с колоннами. Входная дверь была распахнута, и виднелось полутемное нутро дома. Они поднялись на низкое крыльцо, подошли к двери. На них пахнуло холодом и сильным запахом краски – видимо, здесь шел ремонт.
– Есть кто живой? – прокричал Алик. Из глубины дома им ответило громкое эхо. Они переглянулись. Алик шагнул внутрь полутемного холла и снова закричал: – Эй! Люди, где вы?!
Они услышали тяжелые неторопливые шаги, и перед ними появилась крупная женщина в голубом комбинезоне, испачканном краской, и в белой косынке.
– Никого нету, – сказала она. – Каникулы. Вам кого?
– Нам Марию Ивановну Новик, – сказал Алик. – Может, адресок дадите?
– Маню Новик? Эка хватились! Она уже лет десять как померла, царство ей небесное. А вы кто ей будете?
– Журналисты, – сказал Алик. – Думали написать историю Сиднева и помещиков Старицких. В историческом музее сказали, что Мария Ивановна все расскажет. Это ведь их дом?
– Был ихний, теперь школа. Сразу после революции и открыли. Маня по истории учила и на раскопки с детьми ездила. И по людям собирали старые вещи – прялки, глиняные горшки, вышивки, а еще записывали истории и старые песни. Теперь стариков мало осталось, а молодежь не помнит, много новых приехало. Хаты раскупили, дачи понаделали. Кажный выходной – гульня.
– Как вас зовут? – спросил Алик.
– Надя Панич.
– А по отчеству?
– Андреевна. Надя Андреевна.
– Очень приятно, Надя Андреевна. Это Александр Шибаев, моя фамилия Дрючин. А кто сейчас у вас преподает историю?
– Глеб Антоныч, тоже из наших. Ее ученик.
– Тут в школе был когда-то краеведческий кабинет…
– Был и есть. Еще Иван Алексеевич открыл, отец ее, директорствовал у нас лет тридцать. Потом Маня вела, а теперь Глеб Антоныч следит. Он у нас молодой, да ладный, дети к нему тянутся. Мой сын у него учится.
– А можно посмотреть?
Женщина молчала, раздумывая. Наконец сказала нерешительно:
– Ключ-то у меня есть, там стены белить надо, даже не знаю…
– А мы в вашем присутствии, Надя Андреевна. Просто посмотрим, ничего трогать не будем. А это правда, что Мария Ивановна была внучкой помещика Алексея Старицкого?
– Правда! Только фамилия другая. Когда-то люди боялись, что дворяне, вот и меняли. Я, помню, сказала ей: ты бы, Маня, сменила назад фамилию, Старицкие – наши земляки, старинный род, в книжках про них написано. Сейчас уже можно, никто слова не скажет. А она отвечает: разве фамилия главное? Хорошая была женщина, не гордая. Не повезло, всю жизнь одна. А детей любила – не передать! Такое испытание ей выпало, своих бог не дал. Есть ее фотография, Леша сделал, учитель физики.
– Ну так как? Покажете кабинет? – повторил Алик.
– А, ладно! Пошли! – решилась женщина. – Только недолго. Глеб Антоныч наказал следить, к нам воры недавно залезли…
– Воры? В школу?
– Ну! В кабинет, где музей. Все ящики повывернули, старые газеты валялись по всему полу. Это пришлые, наши не полезут, уважают. А чужим не жалко. Чего искали, спрашивается? Глеб Антоныч говорит: может, думали, тут монеты какие старинные или золото из раскопок, а у нас все больше глиняная посуда да черепки всякие и рушники вышитые.
Она отперла дверь кабинета, и они вошли. Это была полутемная комната со стендами, витринами и большим письменным столом у окна, на котором стоял старинный письменный прибор из зеленого мрамора.
– Говорят, это самого Старицкого письменный стол, Мария Ивановна забрала из сельсовета. Дети сами почистили и лаком покрыли. И чернильница, говорят, его. Ему сто лет, даже больше, а все как новенький. Раньше умельцы были, не то, что сейчас – не успел купить, как посыпалось. Вот ведь как бывает: человека нет, а вещь живет. Слава богу, серебряный портсигар не заметили, ему от жены подарок, там и надпись есть. В ящике под бумагами был. Ее Каролина звали. Так и написано: «Любезному супругу Алексею от Каролины на вечную память». Глеб Антоныч теперь от греха подальше убрал в кабинет директора, в сейф.
– Она тоже тут жила?
– Нет, она померла раньше, а Алексей Иванович с сыном сразу сюда уехали. Вроде он ее убил из пистолета, – она понизила голос. – Приревновал. И неудивительно, вон какая краля. – Она кивнула на картину над столом. – И сразу из города сюда, сидел безвылазно. Тут и помер, уже в Гражданскую. Она не наша была, из немецких колонистов. А на вид чисто цыганка! Я вам сейчас свет впущу.
Надя раздернула занавески на окне, и они увидели портрет.
Алик и Шибаев рассматривали Каролину Бергман, женщину, о которой еще пару недель назад не знали ровным счетом ничего – родственницу сентиментального старика Алоиза Мольтке. Они смотрели на Каролину Бергман, а она смотрела на них. Смуглое лицо, черные пронзительные глаза, тонкий нос и прекрасной формы рот. Открытое кремовое платье, высокая шея, вскинутый подбородок. На груди овальный золотой медальон. Она смотрела с портрета чуть улыбаясь, словно говоря: «Что, хороша? Да, да, я прекрасно об этом знаю!» На коленях ее сидел маленький кудрявый песик с красным ошейником.
– А портрета Старицкого нет? – спросил Шибаев.
– Есть в книге по истории Сиднева, наша типография напечатала. Вот!
Она полистала книгу, лежавшую на столе, остановилась на нужной странице. Они наклонились, рассматривая фотографию Старицкого. Солидный уверенный в себе значительный господин в бороде и усах. Столп общества, меценат и заводчик. Убийца. Его ровная прямая дорога жизни вдруг покрылась выбоинами и ухабами. Вдруг. В какой-то момент. В момент встречи с Каролиной. Кто-то играючи бросил кости, и выпал роковой номер…
– А это Иван Алексеевич, его сын.
Алик достал айфон, защелкал, снимая портрет. Простодушная Надя Андреевна не задалась вопросом: а чего это у журналиста не приличная камера, а всего-навсего мобильник?
– А вот наша Мария Ивановна! – Она кивнула на портрет женщины средних лет в строгом черном костюме, с гладко причесанными волосами. Неброские приятные черты, спокойное выражение лица. Она словно говорила: «Я учу детей, работаю в школе, звезд с неба не хватаю, потому что мне не нужны звезды, мне хорошо здесь. Здесь я – дома». Сельская учительница, потомок старинного рода Старицких. Они вглядывались в портрет, пытаясь найти черты бабки Каролины, но в Марии Ивановне не было ничего, что напоминало бы ее. Светловолосая, светлоглазая, круглолицая…
Они вышли из полутемного дома на крыльцо, зажмурились от солнечного света.
– Сто лет назад, – сказал вдруг Алик. – А кажется, будто вчера. Три поколения. Теперь есть что сказать Алоизу. И показать.
– Где похоронен Старицкий? – Шибаев повернулся к Наде.
– Они все здесь лежат, на нашем кладбище. Как выедете со двора, сразу налево через рощу, там и увидите. Черный
