садитесь рядом! – Господин Сеземан протянул вошедшему руку. – Господин Кандидат выпьет со мной чашку чёрного кофе, фройляйн Роттенмайер! Садитесь, садитесь же – никаких отговорок! А теперь расскажите мне, господин Кандидат, о ребёнке, который появился в доме в качестве подружки для моей дочери и с которым вы занимаетесь. Что там за история с животными, которых она привела с собой, и как обстоят дела с её рассудком?
Господин Кандидат должен был сперва выразить свою радость по поводу счастливого возвращения господина Сеземана домой и сказать ему «добро пожаловать», ради которого он и вошёл, но господин Сеземан поторопил его, попросив скорее приступить к разъяснениям по интересующим хозяина вопросам.
– Если я должен выразить своё мнение о характере этой девочки, господин Сеземан, – начал учитель, – то я хотел бы в первую очередь обратить ваше внимание на то, что, если уж, с одной стороны, и наблюдается некий недостаток развития, который обусловлен более или менее запущенным воспитанием или, вернее было бы сказать, несколько запоздалым началом обучения – однако тут можно судить далеко не во всех отношениях, – то, в противоположность этому, её хорошие стороны, бесспорно показывающие обособленность продолжительного пребывания в Альпах, которое, если оно не превышает известную продолжительность, без всяких сомнений, является её хорошей стороной…
– Дорогой господин Кандидат, – перебил его господин Сеземан, – вы прилагаете слишком уж много усилий. Скажите мне, этот ребёнок и вам внушает ужас теми животными, которых она притащила в дом, и что вы вообще можете сказать о подобной компании для моей дочки?
– Я ни в коем случае не хотел бы обидеть девочку, – снова начал господин Кандидат, – поскольку если у неё, с одной стороны, и присутствует некая неопытность в обществе, которая связана с более или менее нецивилизованной жизнью, в которой девочке приходилось вращаться до момента её водворения во Франкфурте, каковое водворение, правда, в развитии этого, я хотел бы сказать, ещё совершенно – по меньшей мере кое в чём – неразвитого, но, с другой стороны, одарённого отнюдь не пренебрежимо малыми задатками, и если всесторонне осмотрительно направлять их…
– Извините, господин Кандидат, пожалуйста, не утруждайтесь, я должен сейчас же заглянуть к дочери. – С этими словами господин Сеземан выскочил за дверь.
В учебной комнате он подсел к своей дочери. Хайди встала. Господин Сеземан обернулся к девочке:
– Послушай-ка, малышка, принеси-ка мне быстренько… погоди… послушай-ка. – Господин Сеземан не знал, чего бы ему попросить, но ему необходимо было ненадолго куда-нибудь спровадить Хайди. – Принеси-ка мне стакан воды.
– Свежей? – спросила Хайди.
– Конечно! Конечно! Самой свежей! – ответил господин Сеземан.
Хайди убежала.
– Ну, милая моя Клерхен, – сказал папа, придвинувшись к дочери поближе и взяв её за руку, – скажи-ка мне, что за животных принесла в дом твоя подружка и почему фройляйн Роттенмайер думает, что временами Хайди не в своём уме. Можешь ты мне это объяснить?
Клара могла, тем более что напуганная дама и с ней заводила путаные речи о Хайди, которые, однако, казались Кларе бессмысленными. Она рассказала отцу лишь истории про черепаху и про котят, а потом растолковала ему высказывания Хайди, так напугавшие даму. Тут господин Сеземан от души посмеялся.
– Значит, ты не хочешь, чтобы девочку отправили домой, Клерхен? Она тебя не утомляет? – спросил отец.
– Нет-нет, папа, не вздумай сделать это! – запротестовала Клара. – С тех пор как здесь появилась Хайди, всё время что-то происходит, каждый день, и это так весело, не то что раньше, тогда ничего не происходило, а Хайди мне так много рассказывает.
– Ну ладно, ладно, Клерхен, а вот и твоя подружка вернулась. Ну, хорошей воды принесла, свежей? – спросил господин Сеземан, принимая из рук Хайди стакан.
– Да, свежая, из источника, – ответила Хайди.
– Но не сама же ты бегала к источнику, Хайди? – спросила Клара.
– Сама, конечно, она совсем свежая, но мне пришлось бежать далеко, потому что у первого источника было много народу. Тогда я побежала вниз, до конца улицы, но и там оказалось много народу. Тогда я забежала на другую улицу и там набрала, а один господин с белыми волосами велел передать господину Сеземану дружеский привет.
– Ну что ж, экспедиция завершилась удачно, – засмеялся господин Сеземан. – И что же это за господин?
– Он проходил мимо источника, остановился и сказал: «Раз уж у тебя стакан, дай и мне напиться. И кому это ты понесёшь стакан воды?» И я сказала: «Господину Сеземану». И он сильно смеялся и потом передал привет и ещё пожелал господину Сеземану приятного утоления жажды.
– Так, и кто же мне передал это доброе пожелание? Как бы ты ещё описала этого господина? – спросил господин Сеземан.
– Он смеётся ласково, у него тяжёлая золотая цепь, а на ней висит золотая штука с крупным красным камнем, а на его палке конская голова.
– Да это же господин доктор! Это наш старина доктор! – в один голос воскликнули Клара и отец, и господин Сеземан ещё немного посмеялся своим мыслям, думая о друге и представляя себе, какие соображения у того могли возникнуть при виде ребёнка, отправленного к дальнему источнику за стаканом воды.
В тот же вечер господин Сеземан, оставшись в столовой наедине с фройляйн Роттенмайер, чтобы обсудить с ней все домашние дела, объявил ей, что подружка его дочери останется в доме, что он находит состояние девочки нормальным, а её общество для его дочери весьма желательным и более приятным, чем любое другое.
– Поэтому я желал бы, – со всей определённостью добавил господин Сеземан, – чтобы с этим ребёнком обходились со всем радушием, а все его особенности рассматривали не как отклонение. Впрочем, коль уж вам трудно управляться с ребёнком в одиночку, фройляйн Роттенмайер, то вам вскоре выйдет облегчение, потому что сюда надолго приедет моя мать, а уж она найдёт подход ко всякому человеку, как бы он себя ни вёл. Вы же это хорошо знаете, фройляйн Роттенмайер?
– Конечно, как мне не знать, господин Сеземан, – ответила дама, однако на её лице не отразилось облегчения ввиду предстоящей помощи.
На сей раз у господина Сеземана выдалась лишь короткая передышка в родных стенах, уже через четырнадцать дней дела снова позвали его в Париж, и он утешил свою дочку, которая никак не хотела примириться с его отъездом, тем, что скоро – уже через несколько дней – приедет бабуня.
Едва успел господин Сеземан уехать, как пришло письмо, извещавшее, что госпожа Сеземан выехала из Гольштейна, где она жила в своём старинном имении; в письме указывалось время её прибытия на следующий день, для того чтобы на вокзал был послан за нею экипаж.
Клара очень радовалась этому известию и целый вечер рассказывала Хайди о бабуне так долго и так подробно, что Хайди тоже начала упоминать в разговорах «бабуню», за что фройлян Роттенмайер поглядывала на неё с неодобрением, но девочка не придавала этому особого значения, уже привыкнув к постоянному неодобрению дамы. Когда позднее девочки расстались, готовясь ко сну, фройлян Роттенмайер призвала Хайди к себе в комнату и объяснила ей, что она не должна употреблять слово «бабуня», а когда госпожа Сеземан прибудет сюда, обращаться к ней исключительно со словом «сударыня».
– Ты поняла? – спросила дама и, видя сомнение в глазах ребёнка, ответила на это сомнение таким решительным взглядом, что Хайди не потребовалось дальнейших разъяснений, хотя смысл слова «сударыня» так и остался ей неясен.
