создании кадетских корпусов для дворянских детей в таких обширных губерниях как Орловская и Воронежская. Сейчас ведь нет ничего. Деньги есть — получишь образование на дому. Весьма своеобразное, зависящее от удачи и понимания родителей. Денег и связей много — тут уже попадёшь в узкий круг нескольких тысяч людей образованных. Денег нет — кое-как вызубришь чтение и письмо, да и будет с тебя. Служи не в гвардии, понятное дело, а хоть где. Получи чин, да назад, в деревню. Там гуси, куры, карты, одна пара сапог на двоих и несколько дворов крепостных.
Стала понятнее мягкость с которой власти относились к неудачам подчинённых на «самом верху». Негласное объяснение — не с кем работать, чего вы хотите? Ещё понятнее суровость к ошибкам «внизу» — гласное «плохо стараетесь, всех накажу» являло формулу создания стресса, с целью извлечения из людей гипотетических возможностей. Всё это быстро превратилось в привычку, подтачивая даже столь немудреный подход.
Вопросы издания журнала занимали минимально два дня в неделю, и как ни пытался я уложиться в один, ничего не выходило. Более того, дни я считал условно, прикидывая потраченные часы, в реальности всё превращалось в калейдоскоп из многих вопросов требующих решения прямо сейчас, множества встреч с людьми, выслушивания их речей, мне не нужных, ответных речей, новых идей, приказов, договоров. Переложить на кого-то основные заботы становилось решительно необходимым.
Дела Пушкиных, увы, отнюдь не ограничивались имением и несколькими производствами (к которым я относил и журнал). До меня смогла добраться Семья.
Сергей Львович оказал мне честь явиться собственной персоной. Глядя на этого человека можно было усомниться в том, что именно он отец Александра, столь мало было в них схожего. Высокоградусный масон, бывший. Бывают ли масоны бывшими? Интеллектуал, литератор, поэт. Ещё он Пушкин. Старший в роду. Что с того, что ведение дел им поручено Александру? Сегодня дал, завтра взял, и останется у моего бывшего барина выделенная часть. Немалая, но и только. С другой стороны — и мне и ему проще будет, потому и не отберёт ничего Сергей Львович.
В разного рода жизнеописаниях Солнца русской поэзии, что были мною прочитаны, отцу уделялось не столь много времени, но ряд важных вещей был мне известен. Он никогда не наказывал сына. Доносил о нем «кому надо» во время ссылки, отчего кровь Александра вскипела так сильно, что едва не довела до святотатства. Но замах руки был и они не разговаривали несколько лет. Допускаю, что Пушкин старший таким образом старался уберечь сына от более злых доносчиков, кто знает. Александр переживал, писал, что отец никогда не наказывал ни его, ни остальных детей. Перед дуэлью на Чёрной речке они помирились, виделись и младший изливал душу старшему. Ещё известны были особенности поведения Сергея Львовича в гостях и дома. Всегда остроумный изящный сибарит, отзывчивый и мягкий, ловкий человек общества, дома он превращался в угрюмого нелюдимого барина. Именно эта черта помогла мне быстро понять, что внутренне он не считает меня «своим домашним», которому можно только приказывать, хотя по смыслу слов можно было подумать обратное. Старший Пушкин оглядел меня пронзительным цепким взглядом человека видавшего многое, после чего выдал длинную фразу в которой звучала теплота и снисходительность прощения.
— Простите, ваше высокородие, я очень плох в языке Мольера.
— Как же ты пишешь тогда стихи? — искренне удивился он.
— Разве русского языка для написания стихов недостаточно? — вернул я удивление.
— Поэзия есть самая красивая из форм общения. Однако, общение подразумевает изначальное владение речью. Возможно, ты из поклонников Гёте? Немец неплох, но скучноват.
— Скучноват? Гёте великий поэт, ваше высокородие. Нет, с речью добрых бюргеров я не особенно в ладах.
— Байрон?
— Боже избави.
— Какой короткий и ёмкий ответ. Позволю себе уточнить — отчего так?
— По мощам и елей.
— Сказать так много, не сказав ничего! Александр отрекомендовал вас как ценителя древних авторов. Ещё сказал, что вы спартанец изображающий афинянина и афинянин изображающий спартанца.
— В нашей деревне, ваше высокородие, любой базарный день не хуже Афинского форума времен Перикла. А из древних цитат мне больше по душе выражение «в Риме веди себя как римлянин».
Старший Пушкин рассмеялся, обнажая мелкие острые зубы. Какое-то время он разглядывал меня как диковиную игрушку, но я почти физически чувствовал напряжённость работы его мысли.
— Не вижу здесь икон. Ни одной. — продолжил отеческий допрос Сергей Львович. — И повторю свой вопрос. Отчего ты невзлюбил ближнего своего?
— Байрон мог верить во что угодно и мне нет до того дела. Но он не верил в то, что мне дорого. Отсюда неприязнь, не более того. Я добрый христианин. Иконы…ваша правда. Иконы будут.
— Он был из тех кто рисует будущее и открывает прошлое. К столь редким людям нельзя подходить общей меркой текущего дня. Когда человек существует одновременно всегда, как можно судить его одномоментным законом?
— Разве возможно будущее вне прошлого, ваше высокородие? Есть вещи проходящие сквозь время.
— Да, это классика. Но как бы вы, Стефан (он так и произнёс, предпочтя польский вариант имени, одновременно переходя на «вы») оценили мысль, что нормы не меняющиеся со временем есть признак упадка? Отсутствия развития. Утраты духа. Напротив — изменение норм суть признак прогресса.
— То, ваше высокородие, есть или схоластика или софистика. В зависимости от того кто, когда, кому и зачем говорит.
— Вы утверждаете, что существует неизменное, — слегка повёл плечами бывший масон, — но разве не является тем самым неизменным стремление человека к счастью? Значит — достижению. Движению. Улучшению имеющегося. А если так, то неизменное не может существовать в самом определении неизменного.
Мне он нравился, как нравились все Пушкины по книгам. Люди с интеллектом, не отнять. Нестандартно мыслящие или стремящиеся к этому. Располагающие к себе. Почему-то именно с ним я интуитивно сделал вид, что отбросил даже тень маскировки, говорил как умел. Было то ли чувство, то ли знание, что сейчас можно. Что не будет ничего за это. Сергей Львович, в свою очередь, не выказывал никакого недоумения моим «крестьянским происхождением», общался как с равным, но и на «ваше высокородие» не морщился от ложной скромности. Этот человек предоставлял мне возможность говорить как угодно. Бесплатный сыр вне мышеловки — сильный приём для уверенного охотника.
— Может быть. Возможно, вы правы. Но я привык считать, что любая схематичность, догма, формула, если угодно, несовершенна применительно к людям. Вы высказали мысль и она видится вам верной. Пусть так. Но по той же логике, остановиться на ней, не развивать её, лишить продолжения, сказать себе «довольно», не станет той самой остановкой развития против которого направлена?
— Для
