тебе надо, не всю же жизнь коровам титьки тягать. Внучку можешь на время у нас оставить — справимся, а как всё уладится — к себе заберёшь. Поехала, но Людочку сразу с собой взяла. У брата остановилась всего лишь на несколько дней, попросила общежитие, дали. Дочь повела в детсад от завода, на который устроилась работать.
Позже Алевтина всё-таки выучилась на медсестру. Но это позже, когда уже дочка повзрослела. Замуж долго не выходила, однако же повстречалась с человеком, почувствовала опору. Поверила. Только опора оказалась гнилой. Не выдержала долго пьющего мужа, да и рукоприкладство применять стал. Развелись быстро. Вот и квартиру получила, мебель справила. Летит время, мчится, и Людочка оканчивает школу, затем институт. Не жила мать её, старалась для дочери, все условия создавала. Боялась, что замуж неудачно выйдет, как она, да Бог миловал. Повезло Людмиле с мужем, и сын здоровенький родился, на бабушку походит. Богдану двенадцать, мечтает врачом стать. А тут Алевтина себе дачу купила, соседка за копейки продала, правда, электричество там не проведено, но обещали провести.
Алексея никогда не забывала, но в деревню, на кладбище, последнее время всё реже ездила, уже несколько лет как родители Алевтины на тот свет ушли. Вот и навещает могилку мужа и отца с матерью только в родительский день. Рядом похоронены.
Не нравилось Людмиле, что мать дачу купила, как приедет к ней в гости, та всё на участке.
— И зачем оно тебе? Мало в детстве на земле батрачила, хоть в старости поживи! В магазинах всё есть.
Да и Люда, когда приезжала, всегда привозила матери сумки с гостинцами.
— Тебе, доченька, не понять, я от земельки удовольствие получаю.
Приехала как-то в очередной раз Людмила к ней, а та снова на даче. Звонит:
— Мам, ты где?
— Да тут я, грядки полю.
— Полешь?! А ты что оставила включенным?!
— Я занавески состирнула для дачи и погладила…
— Квартира выгорела! — закричала Люда в трубку. Гнетущая тишина повисла на том конце провода.
— Ма-а-ам, ма-а-ам, я пошутила. Ма-а-ам!
Но мать её уже не слышала.
Такси приехало быстро, быстро доехали и до дачного домика. Бездыханное тело Алевтины лежало между грядок, рядом валялся телефон. Приехавшие врачи констатировали обширный инфаркт. Что испытала на тот момент Людмила, я описывать не буду. С этой страшной болью она живёт и по сей день.
В Сбербанке я заплатила за свет, воду и квартиру. История, рассказанная Людмилой, меня сильно расстроила, даже не радовал тёплый апрельский день. «Как же ей с этим жить?» — теперь уже размышляла я.
Светкина свекровь
Светка давно замужем за Семёном, как вышла, так и живёт. По любви, не по любви?.. Да откуда мне знать. Наверное, по любви, раз столько живёт, а вообще, кто её знает… Теперь уже и неважно. Рассказывала она мне, ещё в девках была и видела, как её Семён мучился, когда родители пьяные были и дрались. Сильно мучился, стыдно было за них и обидно. Один он в семье, у его сверстников куда лучше родители. Ну, как говорится, в каждой избушке свои погремушки. У кого-то отец только пьющий был, а у кого-то и гулящий. А что? Мужики, они любят чужих женщин, не все, конечно, кто-то до тризны верен своей остается, но таких мало.
Вот и в Сёмкиной семье вроде и отец непьющий, так, с устатку от работы. А на работе трудоголик. Сёмка в отца, от работы не бежит. И мать Семёна — труженица ещё та. Даже успела в юности на кирпичном заводе с год поработать. Одно время почту носила, затем прачкой в детском саду работала, в магазине продавцом, потом и главным кассиром. Однако в ней было одно но — к спиртному любила пригубиться, мужу это не нравилось, потихоньку погуливать стал с её же подругами. Были моменты… Однажды ушёл и с неделю у одной «подружки» жил. Больно было Сёмкиной матери, кстати, её Верой Павловной зовут. И имя сильное, да и сама она не из слабых — при схватке с мужем дралась о-го-го, но опять же по пьяной лавочке. Впрочем, и трезвая могла его обматерить на чём свет стоит. Ну вот такая она: на всё хватка — не нужна прихватка. Светке тоже доставалось, скорее всего, свекровь на ней отыгрывалась. Как-то за волосы оттаскала, это когда Светка посмела ей огрызнуться. С тех пор Светка язык на замок, да и толку-то связываться со Светкиным-то характером.
Много ещё таких «драчливых» случаев было. Вспоминает Светлана: начало восьмидесятых было, тяжёлое время. Как-то ей в больнице, а она лежала на сохранении, сказали: «У вас кровь плохая, гемоглобин очень низкий… — и ещё что-то там, не запомнила, — …моркови хотя бы больше ешьте, яблок…»
— Куда там, — говорит она мне, — я одну морковку съела, только за вторую взялась, а свекровь: «Ты что морковку жрёшь, я её на борщ купила».
— Как, — удивляюсь я, — прям так и сказала?
— Ага, так и сказала. Упрекнула. Я даже и доесть не смогла, чуть не стошнило. У меня тогда сильный токсикоз был, я ведь на восьмом месяце Надюшкой беременная была.
— А ещё помню, конец августа, лежу в очередной раз на сохранении, Сёмик в больницу прибежал ко мне. Притащил такой большой кусок арбуза, — Света развела руки, показывая размер арбузного куска, — я ем, а у него глаза сияют от радости, но шепчет: «К тебе сегодня мать придёт попроведывать, ты только не говори, что я тебе арбуз покупал». Вот так-то. Я, конечно, ей ничего не сказала, но вывод сделала свой. Сделала вывод и тогда, когда Сёма мне серьги золотые на день рождения купил и тоже сказал: «Носи, чтобы мать не видела». Вот как их надо было носить? Сильно хотелось серьги надеть, золотые же, у меня таких сроду не было. Надела. Сама не рада была. Увидела же она, хотя я волосами прикрывала, они длинные тогда были.
Тут Света дотронулась до своих сухоньких волосинок, но на них не зациклилась:
— Ох и заворчала она на нас, и Сёмке досталось, упрекнула: «Лучше бы диван себе купили, на моём спите, а ты серьги ей».
Вот, видишь, серебряные ношу, а к тем душа не лежит. Так, лежат в коробочке, всё-таки память — Сёмик купил. Но с тех пор больше никаких подарков мне и не делал. Наверное, отбила она ему желание подарки-то делать. Да и ладно. Так прожила.
— А помнишь, раньше молоко на разлив продавали, в бочках привозили.
— Помню, помню, — мелькнули в
