Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
между динамичной религией, основанной на духовном опыте основателей, и статичной религией, религией институтов и традиций. На протяжении многих веков институты стремятся разжечь священный огонь первоначального опыта и сделать его доступным как можно большему количеству людей, что неизбежно ведет к обнищанию и закостенелости. Великие мудрецы и мистики каждой эпохи заново разжигают священный огонь основополагающего опыта, из которого рождается традиция.
Из этого двойственного наблюдения – присутствия универсального религиозного отпечатка в коллективном бессознательном и столь же универсальной возможности получения опыта нуминозного – Юнг делает следующий вывод. Независимо от того, осознаем мы это или нет, человек – религиозное существо, homo religiosus. Как сказал Дельфийский оракул в вольном переводе Тардан-Маскелье, «нравится нам или нет, вопрос о божественном напрашивается сам собой». И цюрихский врач не перестает напоминать нам, что это наблюдение основано на фактах, а не на какой-либо теории: «Это не я приписал душе религиозную функцию; я просто привел факты, доказывающие, что душа является naturaliter religiosa (естественно религиозной), то есть имеет религиозную функцию. Я не изобрел эту функцию и не присвоил душе посредством хитрых интерпретаций: она порождает сама себя, без влияния какого бы то ни было мнения или внушения» [5].
Необходимость символической жизни
На основании этого наблюдения Юнг намеревается показать полезность религиозной функции, которая способствует сотрудничеству между психикой сознательной и бессознательной через опыт нуминозного или усвоенную практику ритуалов. Укорененная в архетипах коллективного бессознательного, религиозная функция на самом деле представляет собой структурную предрасположенность человеческой психики, которая постоянно вызывает процессы символизации и тем самым способствует связи между сознательным и бессознательным. Отсюда ее решающая важность для баланса психики и в процессе индивидуации. Символы, вступающие в действие через религиозную функцию, делятся на два порядка: природные (фундаментальные архетипические образы) и культурные (продукты культуры и религиозные догмы). Когда религиозные символы появляются во сне или в активном воображении, они оказывают мощный терапевтический эффект:
«Я стремлюсь выявить психические факты, к которым относится религиозный дискурс. Фактически я заметил, что, как правило, когда “архетипические” проявления спонтанно появляются во снах, они производят нуминозный и терапевтический эффект. Это первородные переживания, которые очень часто позволяют пациенту восстановить доступ к религиозным истинам, на долгое время преданным забвению. Я смог лично пережить такой опыт» [6].
Он утверждает, что вылечил многих пациентов, обсуждая с ними практику их религии, какой бы она ни была: «Я напоминаю людям о ценности их Церкви» [7]. Юнг, однако, предостерегает от риска влияния на пациента, риска, который всегда возможен в терапевтической практике и означает, что терапевт может навязать собственные убеждения и ценности. Поэтому он утверждает, что всегда ищет «идеи и язык» пациента и помогает воссоединиться с его символической вселенной, тщательно избегая любых «внушений» [8].
Как психолог Юнг не задается вопросом, какая из религий лучше, и даже не спрашивает, на чем основан догматический религиозный дискурс – на истине или иллюзии. Он отмечает, что люди чувствуют потребность в символике, позволяющей выражать потребности души, и что религиозная практика – сначала в первичном смысле внимательного наблюдения за своей жизнью, затем во вторичном значении ритуальной практики внутри религиозной традиции для верующих – может стать источником стойкого равновесия. Как и любой психолог он, очевидно, наблюдал вред, который религия способна нанести отдельным людям. Он не опровергает утверждение Фрейда о том, что религиозные убеждения могут быть невротическими. Он полностью осознает, что для многих верующих Бог является заменой отца и что их порывы подавляются из-за религиозных запретов. Он не отрицает, что религии способны сделать людей больными или даже предоставить убежище от собственной личности. Но, в отличие от Фрейда, он утверждает, что в религии есть и что-то еще. Нуминозный опыт, как и вера и религиозная практика, невозможно свести лишь к этому. Если у религии есть однозначно отрицательная и смертоносная сторона, то есть и положительная, важная функция: она заключается в том, что способствует доступу к энергиям, которые обновляют жизнь человека, переживающего нуминозность, тем самым делают более целостным в личном смысле и как часть большого сообщества верующих. Юнг замечает: люди, у которых был глубокий религиозный опыт, часто оказывались самыми счастливыми и уравновешенными из всех, кого он когда-либо встречал.
Поэтому Юнг не выносит никаких метафизических суждений о религиях и отказывается комментировать, обманчив их характер или нет. Он лишь отмечает наряду с их негативными и вредными эффектами также и эффекты благотворные, терапевтические. Хотя бы потому, что они дают людям смысл их существования. «Однако существует весомый эмпирический аргумент, который подталкивает нас к идеям, которые невозможно доказать. Это происходит потому, что они считаются полезными, – писал Юнг в конце жизни в работе «Человек и его символы». – У человека есть реальная потребность в общих идеях и убеждениях, которые придают смысл его жизни и позволяют найти свое место во Вселенной. Он может вынести невероятные испытания, если считает, что они имеют смысл, но терпит крах, когда, помимо своих испытаний, приходится участвовать в “истории, рассказанной идиотом”. Роль религиозных символов состоит в том, чтобы придать человеческой жизни смысл ‹…›. Именно это ощущение, что смысл жизни заключается в гораздо большем, чем простое личное существование, позволяет человеку подняться над системой, низводящей его лишь до заработков и трат» [9].
2
От внешнего бога к внутренней божественности
«Бог умер», – провозгласил Заратустра у Ницше. Юнг долго обдумывал это изречение и пришел к выводу, что куда более верным было бы сказать, что умер не Бог, а образ Бога, который есть у нас. Библейский образ Бога, находящегося вовне по отношению к миру, всезнающего, являющего себя через пророков и отвечающего на молитвы верующих, теперь не так уж и убедителен для большинства наших современников на Западе. Однако, как мы только что видели, Юнг убежден в том, что божественная сила по-прежнему есть и человек может встретить ее с помощью сверхъестественного опыта. Поэтому он предлагает нам избавиться от всех антропоморфных, ограниченных, культурных изображений Бога, чтобы открыться встрече с невыразимым божественным.
Бог как архетип
В связи с этим Юнг 38 раз цитирует в своей работе великого христианского мистика XIII–XIV веков, Мейстера Экхарта, который говорил: «Я молю Бога освободить меня от Бога» [1]. Признанный человеком большой святости и величайшим теологом своего времени, Мейстер Экхарт все же не был канонизирован, поскольку не соглашался с абсолютизмом Святой Троицы: Бога Отца, Сына и Святого Духа. Для Экхарта Троица, как и библейский Бог (Яхве), остается человеческим представлением непостижимой реальности, которую он называет «Божеством» (Gottheit), выраженным через антропоморфность и концепты. То, что говорит Экхарт о Божестве и его связи с человеческой душой, соотносится с концептами о Боге и самости, предложенными Юнгом. Если говорить о неописуемом, ошеломляющем и преобразующем опыте, который душа испытывает при встрече с Божеством, то это соотносится с нуминозностью, предложенной Отто и подхваченной Юнгом.
Именно на пересечении этих идей (Экхарта и Отто) Юнг разовьет свою концепцию Бога и опыта божественного, так как он испытал и наблюдал это в терапевтической практике: «“Бог” есть в первую очередь мысленный образ, наделенный “нуминозностью” от природы, то есть только эмоциональная ценность придает этому образу автономию, характерную для аффекта» [2]. Этот «мысленный образ» – архетип Бога, который существует в нашей психике и который Юнг назвал imago Dei. Этот образ (или отпечаток) Бога в психике Юнг идентифицирует как главный символ самости: «Сперва возникает вопрос о существовании архетипического образа Бога, – пишет он, – потому что этот образ играет главную роль в определении действий человека. Впрочем, есть архетип, существование которого можно эмпирически оправдать и который определяется в истории символизма и в описании индивидуальных психологических случаев как “образ Бога” – образ общности, который я определил как символ самости» [3].
«Я не верю, я знаю»
Будучи преданным читателем Канта, Юнг старается уточнить, что самость – это «ограниченный концепт», о котором нельзя делать никаких утверждений метафизического порядка: нельзя сказать ничего об архетипе Бога или самости. Можно только проверить опытом, ощутить и этим утвердить его существование. Юнг придерживается тех же слов, что и великие христианские
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
