Мясо? Сырое мясо?! Тьфу… Да, это было оно. В виде фарша, кусочками, истекающее кровью и сухое, вяленое и свежее, красиво украшенное различными травками и даже цветочками, оно все равно оставалось сырым мясом.
Для меня приготовили место — на стуле стояла табуретка, на табуретке подушечка с рисунком цветка, похожего на подсолнух. И на столе передо мной стояла тарелка, глянув на которую я с облегчением выдохнул — не сырое, нет. Розовое, да, как стейк рибай, но не сырое. Розовое — это не сырое мясо, это белок, обработанный теплом, дает такой цвет.
Кстати, я никогда не любил такие вот розовые рибаи, всегда предпочитал хорошенько прожаренный стейк, что раскрывает мою низменную натуру. Ведь настоящий аристократ ест мясо только с кровью!
Да пошли они…эти аристократы. Да, я плоть от плоти народной — инженер, сын инженера. Родители у меня уже умерли, отец всего семьдесят пять лет прожил, мама еще раньше — в пятьдесят ушла, от рака. Издержки прогресса. Радиация, плохая экология…
Но вот сейчас мне ужасно захотелось именно розового мяса. И если бы из него еще и тек розовый, горячий сок…я бы от этого был в восторге. Плохо, что на столе не было соли. А еще — не помешает хоть какой-то хлеб. Да и от ножа с вилкой я бы не отказался. Как же им сказать насчет соли и ножа? И как они сами едят без столовых приборов? Неужели прожуют сырое мясо?
Смотрю — очень даже хорошо обходятся без приборов. Кидают в рот кусочки, жуют, переглядываются, будто ведут оживленную беседу, иногда поглядывая на меня. А я…я сижу, и смотрю на кусок говядины (или чего-то похожего на нее), и прикидываю, как бы половчее отхватить от этого кусмана кусочек поменьше. Решаюсь, хватаю шмат мяса руками, и сую себе в рот его край. Получается хреново — сок льется по губам, подбородку, кусок того и гляди вырвется из рук, и я негромко ругаюсь матом, благо что понять меня все равно никто не может. Вкусно, зараза! Аж урчу от удовольствия! Только вот…все-таки ножа не хватает.
Что-то звякает, стукаясь от стол, смотрю…опа! Нож с мелкими зазубринами, трехзубая вилка — большие, не по моим рукам, но вполне рабочие. И еще — кружка с какой-то жидкостью, по запаху — фруктовый отвар, или что-то вроде кваса.
Осматриваюсь — все кто сидит за столом на меня глядят и чего-то ждут. Что, нужно показать вам свои манеры? Типа отставив пальчик резать мясо? Ну…пусть так. Получите.
Аккуратно отделяю небольшие кусочки, сразу нарезая их много — как делают америкосы. Они же невоспитанные, грубые мужланы — рафинированные аристократы из Европы отрезают один кусочек, и отправляют его в рот. Потом другой, третий… Нет, я привык жрать на ходу, и даже доширак, ничуть этим не гнушаясь. Жизнь музыканта такова, что сегодня ты ешь бутерброды с черной икрй и осетриной, а завтра радуешься, что сумел поесть горячего, распаренного доширака. Я так-то всеяден, что наглядно доказал за эти два дня. Ящерку — сожру! Великого Полоза — слопаю за милую душу! Побольше наваливай, побольше! Потому — нарезать, и спокойно есть, держа вилку в правой руке.
Переглядываются, снова на меня смотрят. А я так аккуратненько нанизываю кусочки на зубья вилочки и отправляю их в рот. Да, жаль что соли нет. Но если привыкнешь — то не так уж это и страшно. Наши предки, всякие там питеки, без соли ели, так и ничего! Выжили! Развились в вонючих агрессивных гомосапиенсов! И я разовьюсь в полноценную мужскую особь. Жаль, что ненадолго…
Весь кусок не осилил, уж очень много мяса. «Желудок у котенка ма-аленький» Запил компотом, и…глаза стали слипаться. Уже сквозь сон почувствовал, как меня поднимают с моей табуреточки, и куда-то несут. Наверное, все-таки не на кухню, чтобы приготовить из меня стейк рибай, так что глаза я не открыл.
Голова коснулась чего-то прохладного, мягкого, а сверху легло одеяло. Хорошо! Так-то жить можно…с рибаем и подушкой. Может, еще поживу?
* * *
— Как вы смели?! Как ты им позволила?!
Папа ревел так, что уши закладывало, и время от времени трансформировался — видимо от ярости терял контроль над телом. А может нарочно, чтобы придать вес своим словам и погромче реветь. Айя смотрела на него, и ничуть не боялась. Пусть он лишит ее возможности летать на несколько лет, зато у нее есть красивый розовый мальчишка, смышленый и забавный, как сто тысяч каменных «живых» фигурок! Теплый такой…родной! В нем теперь ее кровь, и кто он ей? Младший братец! Она всегда хотела иметь младшего брата. Старший у нее есть, этот задавака, а вот младшего — нет.
— Подожди, Эдель — мама попробовала урезонить разбушевавшегося отца — Ничего плохого еще не вышло…не надо так кричать…
— Не вышло?! Ты говоришь — не вышло?! Вы притащили в наш дом, который я строил столько лет, какого-то непонятного…непонятное существо, вселившееся в тело спасенного вами младенца, и ты говоришь, что ничего не произошло?! Это же нарушение закона! А если узнают другие драконы?! Нас убьют! Они прилетят сюда и устроят осаду! И даже мы не сможем воевать против всех! Ох, какие же вы…у меня просто нет определения, которым я бы мог вас охарактеризовать! И все эта девчонка! Ну, ты у меня получишь! Ну, я тебе задам! Я еще не придумал тебе кару, но обязательно придумаю, и тогда…
— Папа, не кричи, пожалуйста! — ледяным тоном перебила отца Айя — Роб спит, он маленький, ему нужен покой. Он много пережил, и сейчас всего боится. А ты так кричишь. Ты ведь цивилизованный дракон, а не какой-то человек, чтобы убивать младенцев.
Отец-дракон замер, задохнувшись от возмущения, и пока он подбирал слова, чтобы обрушить на дочь яростный словесный водопад, вмешался Кайль:
— Папа, не сердись, пожалуйста. Мы готовы понести наказание, если ты считаешь необходимым его назначить. Но мы не какие-то дикие животные, и не могли бросить маленького разумного в беде. Его мать просила нас о нем позаботиться, она передала нам его с рук на руки. Я тоже виноват, да, но мы не могли отдать его этим людям. И ты был прав, когда говорил, что с людьми нельзя иметь дело. Ни один дракон не смог бы убить маленького дракона, ни за что и никогда!
— Наивный, наивный сын — грустно усмехнулся как-то враз сдувшийся Эдель, и повернулся к жене — Тебе не кажется, что мы воспитали идеалистов, оторванных от реальности? Смотри, как
