Егор передает мне на руки сонного ребенка и поворачивается к Яне: — Не всё так страшно. У него трещина, гипс наложили. Чтобы не травмировать детскую психику, решили наркоз сделать. Не переживай. Проспится и отойдет. Если будут какие-то проблемы — вот мой номер. Звони в любое время дня и ночи.
Небольшой прямоугольник кочует в руки Яны, и она тут же прячет его в боковой карман сумочки.
— Бедный мой мальчик, — невесомо поглаживая пацана по волосам, бывшая жена интересуется: — Сколько ему так ходить? Какой уход?
— Придете на рентген через месяц, посмотрим. Главное, не мочить. И через сутки пусть пытается напрягать мышцы под гипсом, чтобы они не потеряли силу.
Всё это время я молчу, не вмешиваясь в их разговор, имея возможность рассмотреть пацана поближе. Нет, никакие струны души не дергаются и сердце не замирает. Ничего. Ребенок — как ребенок. Нос курносый, ресницы длинные, лоб отчего-то нахмуренный. Да, шрам на лбу. У Сашки был похожий, но немного другой. И в целом он совершенно, даже отдаленно, не был похож на нашего сына.
«Что же она нашла в тебе?» — недоуменно спрашиваю про себя и не нахожу ответа.
С небывалым облегчением сгружаю свою ношу на заднее сидение машины и по дороге то и дело подглядываю за Яной, которая держит голову ребенка на своих острых коленках, обтянутых синей тканью простых джинсов, поглаживая его по голове. А затем и вовсе наклоняется и губами прикасается к его лбу, шепчет что-то едва слышно и улыбается ему так нежно, что я едва не пропускаю сигнал светофора, очнувшись только когда сзади стоящая машина возмущенно начинает гудеть.
Мы подъезжаем к её дому, когда на улице уже начинает смеркаться. Пацан, который отошел от наркоза еще в машине, вновь засыпает, утомленный событиями дня и мне приходится нести его на руках до кровати.
— Выпьешь кофе? — спрашивает тихо девушка, когда я укладываю ребенка на покрывало.
— Я сам сделаю. Помочь раздеть? — подбородком указываю в сторону ребенка и получив твердый отказ, пожимаю плечами и иду на кухню варить крепкий эспрессо, прекрасно осознавая, что дома меня ждет скандал в исполнении Вики и соответственно беспокойный сон на неудобном диване.
— Спасибо, что приехал, — раздается за спиной
Я слишком сильно погружаюсь в свои мысли, что пропускаю появление бывшей жены на кухне. Рука дергается, и несколько черных капель летит из джезвы на столешницу.
— Ты же знаешь, что я всегда приеду. Только скажи.
— Не всегда, — качает головой Яна. — Однажды ты не приехал.
Именно так. Однажды я не приехал. Не успел. И это мой рок. Мой грех и мой личный камень, который никогда даст покоя и спокойной жизни. Я буду нести его до конца своих дней, помнить до последнего вздоха.
— Ты никогда не простишь меня? — я не помню, каким образом оказываюсь так близко к ней. Как отставляю сосуд с кофе, и двумя размашистыми шагами преодолеваю расстояние между нами.
— Нет, — качает она головой, но глаза говорят совершенно о другом. И эта речь гораздо ближе к правде, чем такое короткое и лживое: «нет».
Она первая сокращает последние миллиметры между нашими телами, а мне не надо больше никаких слов, чтобы вновь притянуть её в свои объятия, стянуть заколку, отшвырнув её куда-то в дальний угол и, запустив ладонь в её волосы, впиться в такие манящие и любимые губы. Всё еще любимые.
12.1. Яна
«Не она, ни я, не виноваты.
В том, что стало всё лишь, моей лишь утратой.
Я простила, но не отпустила.
Это — боль»
Alyosha — Маленький секрет
Яна
Безумие поглотило меня с головой. Я и сама не понимала, каким образом оказалась так близко к Сергею и зачем потянулась к его губам. Словно, вместе с переживаниями этого сумасшедшего дня, ушли и рамки, в которые я так старательно себя загоняла.
Я досконально помнила его губы, рваное дыхание, щетину, которая оставляла легкие царапины на моем подбородке. Помнила, пусть и старалась забыть столь долгое время, замещая все воспоминания чистой концентрированной болью.
Знала, что делаю только хуже. И себе, и ему, и даже Тимке. Потому что ничем хорошим это не закончится, а в моей жизни и так столько сложностей и проблем. Но вопреки всему, я цеплялась за его плечи, притягивала мужское тело ближе и млела в его обжигающих объятиях.
Потом. Всё придет потом. Сожаление, обида, злость, вина. А сейчас оставался только он. Только его глаза напротив, его ладонь на моем затылке и наше общее прошлое. Так как будущего у нас точно нет.
А затем все закончилась. Столь резко и неожиданно, что я сама не поняла, когда оттолкнула его от себя.
На столе продолжал вибрировать мобильный телефон Царёва и мне хватило одного мимолетного взгляда, чтобы понять, кому именно понадобился мой бывший муж.
— Ответь, — потребовала я, соскакивая с кухонного стола на котором оказалась непонятно, когда и как.
— Потом, — отмахнулся Сергей, не отрывая от меня внимательного взгляда. — Подождет.
— Когда умирал Саша и ты не взял трубку, думал точно так же? — интересуюсь я, пытаясь скрыть всю свою клокочущую внутри меня ярость.
— Яна… — он пытается приблизиться, но я намеренно обхожу стол, оставляя между нами хоть какое-то препятствие.
Страсть схлынула, оставляя после себя лишь разочарование. Какая же я дура, Господи. Как я вообще позволила ему притронуться к себе. После всего, что произошло. И этот звонок. Этот чертов звонок мобильного, который враз поставил всех на свои места. Новая жизнь требовала его присутствия, точно так же, как требовала его я, когда понимала, что сыну остаются считанные минуты.
— Я не знал.
— Это не оправдание, черт тебя дери, Царёв! — я стараюсь не кричать, понимая, что в соседней комнате спит маленький ребенок, но в голосе то и дело прорываются высокие ноты отчаянья. — Ты хоть любил кого-то, кроме себя? Меня, Сашу? Её? Ты любишь ее? Свою невесту.
Сергей вздыхает и устало трет переносицу. Он никогда не мог с должностью переносить мои истерики. Его утомляли мои слезы и ровно, как и сейчас, он не видел смысла говорить со мной, предпочитая трусливо прятаться в своей раковине, цепляя маску безразличия.
«Саше становилось всё хуже. И я чувствовала неизбежный конец. Сжимала холодную ладошку сына и беззвучно глотала горькие слезы. Я не должна была его пугать, но сдерживать себя не получалось.
— Мама, — он улыбался бледными пересохшими губами. Мой маленький солнечный мальчик, которому так рано пришлось повзрослеть.
— Все будет хорошо, — уверяла его я, невесомо целуя в макушку. — Скоро ты поправишься,
