– Может, купим цветов? – предложил я.
– Уже поздно, и все закрыто, – сказал Джо.
Мы повернули налево у площади Сопротивления и вышли на авеню Рапп. Когда мы переходили рю де л'Университе, мы увидели справа Эйфелеву башню, сияющую яркими золотыми огнями. Наши шаги звучали на безмолвной улице, как пистолетные выстрелы. В конце концов мы добрались до дома, где жила наша мать, – скромного шестиэтажного здания из камня, пристроившегося между двумя более роскошными фасадами девятнадцатого века. Джо вынул руку из кармана и отпер уличную дверь.
– У тебя есть ключ? – удивленно спросил я.
– Он у меня всегда был. – ответил Джо.
За дверью оказалась выложенная камнем дорожка, которая шла через центральный двор. Комната консьержа находилась слева. За ней располагался небольшой альков с лифтом. Мы поднялись на лифте на пятый этаж и вышли в широкий, тускло освещенный коридор с высоким потолком и выложенным темной плиткой полом. На высокой дубовой двери квартиры справа имелась скромная медная табличка с выгравированными на ней именами жильцов: «Месье и мадам Жирар». Табличка на левой двери, выкрашенной белой краской, гласила: «Мадам Ричер».
Мы постучались и стали ждать.
Глава 06
Внутри квартиры послышались медленные шаркающие шаги, и спустя довольно долгое время наша мать открыла дверь.
– Bonsoir, maman,[13]– сказал Джо.
Я же молча уставился на нее.
Она была очень худой, совсем седой, сгорбленной и показалась мне лет на сто старше, чем в нашу предыдущую встречу. На левой ноге у нее была длинная гипсовая повязка, и она опиралась на ходунок. Крепко вцепилась в него руками, и я видел выступающие кости, вены и сухожилия. Она дрожала. Ее кожа была совсем прозрачной. Только глаза остались такими, какими я их помнил, – голубыми, веселыми, сияющими.
– Джо, – сказала мать. – И Ричер.
Она всегда звала меня по фамилии. Никто не помнил почему. Возможно, началось с того, что я сам себя так называл в детстве. И у нее это вошло в привычку, как бывает среди близких людей.
– Мои мальчики, – произнесла она. – Вы только посмотрите на них!
Она говорила медленно, задыхаясь, но на ее лице расцвела счастливая улыбка. Мы вошли и обняли ее. Мать показалась мне холодной и хрупкой и какой-то бестелесной. Как будто весила меньше своего алюминиевого ходунка.
– Что случилось? – спросил я.
– Заходите, – сказала она. – Чувствуйте себя как дома.
Она неуверенно развернула ходунок и, с трудом переставляя ноги, пошла по коридору. Она тяжело дышала, воздух со свистом вырывался из груди. Я двинулся за ней, а Джо закрыл дверь и последовал за мной. Коридор был узким, с высоким потолком, и вывел нас в гостиную с деревянными полами, белыми диванами, белыми стенами и зеркалами в рамах. Мать направилась к дивану, повернулась к нему спиной и рухнула на него. У меня возникло ощущение, что она утонула в подушках.
– Что случилось? – снова спросил я.
Не желая отвечать на мой вопрос, она отмахнулась нетерпеливым движением руки. Мы с Джо сели рядом.
– Тебе придется нам рассказать, – требовательно сказал я.
– Мы проделали такой путь, – добавил Джо.
– А я-то подумала, что вы просто решили меня навестить, – сказала она.
– Нет, ты так не подумала, – возразил я.
Мать уставилась в какую-то точку на стене.
– Ничего особенного, – неохотно сказала она.
– А мне так не кажется.
– Это всего лишь неудачный выбор времени.
– В каком смысле?
– Мне не повезло, – продолжала темнить мать.
– В чем?
– Меня сбила машина, – наконец призналась она. – У меня сломана нога.
– Где? Когда?
– Две недели назад, – ответила она. – Прямо у дверей моего дома, здесь, на улице. Шел дождь, у меня был зонтик в руках, и он закрывал мне обзор. Я шагнула вперед, водитель увидел меня и нажал на тормоз, но дорога была мокрой, и машина двигалась на меня, очень медленно, как при замедленной съемке, а я была так потрясена, что стояла и смотрела на нее. Я почувствовала, как она ударила в мое левое колено, очень мягко, точно поцеловала, но кость сломалась. Больно было ужасно.
Я вспомнил, как корчился в маслянистой луже громила на парковке перед стрип-клубом неподалеку от Бэрда.
– Почему ты нам ничего не сказала? – спросил Джо.
Она не ответила ему.
– Но нога ведь заживет? – спросил он.
– Конечно, – успокоила его мать. – Это ерунда.
Джо посмотрел на меня.
– Что еще? – поинтересовался я.
Она продолжала смотреть на стену. Снова отмахнулась от моего вопроса.
– Что еще? – повторил Джо.
Мать взглянула на меня, потом перевела глаза на него.
– Мне сделали рентген. Я пожилая женщина, по их представлениям. Они считают, что пожилые женщины, которые ломают кости, рискуют заболеть пневмонией. Мы лежим неподвижно, наши легкие заполняются жидкостью, и там развивается инфекция.
– И что?
Она молчала.
– У тебя пневмония? – спросил я.
– Нет.
– Так что же случилось?
– Они обнаружили. При помощи рентгена.
– Что обнаружили?
– Что у меня рак.
Никто из нас довольно долго ничего не говорил.
– Но ты это и без них знала, – сказал я.
Она улыбнулась мне, как всегда.
– Да, милый, я знала.
– Как давно?
– Год, – ответила она.
– Рак чего? – спросил Джо.
– Теперь уже всего.
– Он поддается излечению?
Она только покачала головой.
– А раньше поддавался?
– Не знаю, – сказала мать, – я не спрашивала.
– Каковы были симптомы?
– У меня болел желудок. Пропал аппетит.
– А потом рак распространился?
– Теперь у меня уже все болит. Он проник в кости. Да еще эта дурацкая нога портит мне жизнь.
– Почему ты нам не сказала?
Мать упрямо пожала плечами. Так по-французски и так по-женски.
– А что тут было говорить?
– Почему ты не пошла к врачу?
Некоторое время она не отвечала и наконец произнесла:
– Я устала.
