что творит. Мелодия пронизала его. В унисон ей задрожала каждая жилка, затрепетала каждая связка мышц. Казалось, зазвучал каждый нервный узелок. Все внутри пошло кругом, потом зашлось, больно сдавив поначалу и взорвавшись затем. Вот оно, столь долгожданное ощущение распада земной сущности и слияния с неземной!..
Сбежавшие на шум жильцы общежития обнаружили на полу безжизненное скрюченное тело Михеева. Глаза его были широко раскрыты, и в них отражалась бездонная пустота. На лице застыла гримаса радости. Кто-то побежал вызывать милицию, кто-то стал оттаскивать колонки. Скептики через пять минут покинули помещение. Одному из оставшихся показалось, что над умершим возник слабый ореол.
— Глупости, — сказали другие.
— Наверное, глупости, — согласился он с ними.
Тем не менее, после того, как остановили магнитофон, в воздухе еще чуть слышно витала музыка.
Галлюцинации слуха, решили все.
СОРОК ТРЕТЬЯ
Удобно устроившись на верхней полке, я стал прислушиваться к мерному стуку вагонных колес. Солнце, пробиваясь сквозь стекла окна, нежно касалось каждого своей теплой рукой, отчего по телу пробегала сладостная истома.
Я медленно обвел взглядом купе вагона. Рядом, на верхней полке, спиной ко мне лежал крепкого телосложения мужчина и, казалось, спал. Внизу молодой человек читал небольшую брошюрку. Для него сейчас ничего не существовало, а мне хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, чтобы эта поездка не показалась долгой и унылой.
— Что читаешь? — спросил я, оторвав его от чтения.
— Да так, ничего особенного, — он протянул мне свою книжицу. Я взял и прочитал вслух первое, что попалось мне на глаза:
— … Зимуя на острове Беринга, Георг Вильгельм Стеллер начал писать свою знаменитую работу «О морских животных», в которой дал первое подробнейшее описание так называемой морской коровы.
Я посмотрел на юношу:
— Любопытно…
— Интересно другое: за 27 лет, с тех пор, как впервые обнаружили эту самую корову, её полностью истребили. И только из-за того, что…
— Ну, это все знают, из-за чего, да зачем, — повернулся вдруг мой сосед по верхней полке. Он, очевидно, совсем не спал и невольно слышал наш разговор. — А вот ты видел её: эту корову? — спросил он молодого человека.
— Я-то? Конечно, нет, — удивился тот.
— А вот мне пришлось её видеть.
— Но ведь они были истреблены еще в 1768 году, а вы родились…
— И все-таки я видел её, хотя это самое тяжело для меня воспоминание…
Я работал тогда на Урале в научно-исследовательском институте. Очень увлекался подводным плаваньем. Один раз добился того, что попал в команду к самому Ветрякову, плавал у Новой земли, на Баренцевом море — всё в экспедициях. Очень меня это увлекало. В конце концов попал в Арктику, уже бывалым аквалангистом и полярником. Исследовали мы тогда распределение толщины льда, характер рельефа нижней ледовой поверхности. Все это нужно знать, так как оно влияет на скорость и направление дрейфа ледяных полей.
Мужчина улегся поудобнее, затем продолжил:
— Так вот, занимались мы, значит, исследованиями. Обычно по пять-шесть человек, не больше. Двое под лед, остальные наверху. Работы хватало всем. Был у нас в группе парнишка один: веселый такой, балагур. Андреем звали.
— Сколько тебе-то лет? — обратился он к молодому человеку.
— Двадцать четыре.
— А вот ему было двадцать два. Он в армии водолазом служил, на Балтике, так что дело свое знал. Может, поэтому при различных погружениях с собой я брал именно его. За год, что мы вместе проработали, я к нему сильно привязался и очень полюбил. И в тот день я пошел с ним. Все как обычно: исследовали мы тогда одну льдину. Погода была более спокойной, чем всегда, палатка трепетала, но холодный арктический ветер не мог прорваться сквозь её шнуровку, а только злился, ударяясь о брезент. От зажженной паяльной лампы внутри палатки тепло, и мы с Андреем, сидя на кусках пенопласта в теплом меховом одеянии и в собачьих унтах, пили, как полагается, из термоса крепкий горячий чай, пока ребята готовили лунку. (Лунку мы рубили внутри палатки.) Все весело болтали о разных пустяках: работа нам была не в новинку. Мне самому тогда было лет тридцать пять, но я уже считался заправским исследователем: как-никак пять лет арктического стажа, хм… Так вот, сидим, мы, значит, чай пьем, покуда ребята лунки прочищают, а Андрей мне все про этих вот самых коров и рассказывает, называя меня не иначе, как дядя Миша. Тут Митя Прилежаев бросает мне, что, мол, все готово. Кончаем чаевничать и начинаем с Андрюшей при помощи Мити менять арктические доспехи на водолазные. Надели, как положено, по два комплекта шерстяного белья, меховые носки, поролоновые подшлемники. Натянули на нас гидрокомбинезоны, и затем мы, вооружившись ножами, компасом и глубиномером, надеваем акваланги. Сигнальный конец закрепили на поясе Андрея. Когда все было готово, мы в сопровождении Феди Иванова направляемся к лунке. Движения наши неуклюжи, смешны, да и Андрей, неловко ступая ластами по рыхлому снегу, болтает в микрофон без остановки, так что у меня уши разрываются. Договорились, что Митя опустит на кабеле электромаяк во вторую лунку, которая находилась на другом конце профиля. Свет от такого маяка виден на расстоянии нескольких десятков метров. Это облегчало нам поиски второй лунки и выход на поверхность.
Первым погружался Андрей. Вода в лунке пузырится от выдыхаемого им воздуха. Ушел. Через несколько минут всплыл и попросил подать аппаратуру. Сквозь свое запотевшее на морозе стекло маски я наблюдал, как сигнальный конец его опять убежал под воду. Но вот он замер, дернулся раз, значит, Андрей ждет меня — вышел под лед. Переключив рычаг своей клапанной коробки на дыхание воздухом из акваланга и зацепившись за сигнальный фал, я и сам соскальзываю вниз. Проверив работу легочного автомата, беру с поверхности фотобокс и ухожу следом за Андреем.
Всякий раз, когда происходит погружение, я перебираю в памяти все те лунки, щели и трещины, через которые нам приходилось буквально пролезать под лед. Перед глазами сплошная пелена, а внизу — непроглядный мрак. И каждый раз думаешь: что же тебе принесет новая лунка?
Последний раз взглянув на круглую, как луна, прорубь, висящую прямо над моей головой, погружаюсь глубже. Под ледяными выступами, как паруса,
