— Мы не няньки, придурок, — кричит кто-то.
Эспиноза смеётся.
— Нам не нужно было этого делать. Ты сам отшил её и сбежал, как обычно.
Это то, что они подумали? Отшил её и сбежал? Становится только хуже.
— Это была Миранда. Мы знакомы.
— Знакомы? Это термин, который дети используют в наши дни для обозначения «случайного траха»?
— Нет, Господи. Я купил у неё кое-что, и когда она увидела меня в клубе, то подошла поздороваться. Ты же знакомился с ней. Какого хрена? Уоллес представил её.
— Едва ли.
Бам Блэкбёрн снимает полотенце с моей головы и чешет яйца, поставив одну ногу на скамейку. Чертовски рад, что он не голый.
— Подожди… Возможно, я был пьян, но отчётливо помню, как она называла его Ноем. — Он переводит взгляд с Базза Уоллеса на меня сбитый с толку. — Скажи, что я ошибаюсь.
Базз у своего шкафчика повторно наносит дезодорант, присоединяясь к разговору.
— Бейсмен, ты собираешься объяснить?
Нет.
Вот только мне придётся это сделать, потому что кто-то спрашивает с любопытством:
— Так в чём же дело?
— Нет никакого дела.
— Чувак, ты не мог бы просто… — Уоллес не позволит себе бросить меня под автобус, но определённо хочет, чтобы я выложил всё команде.
Никто не двигается. Они все слишком увлечены тем, что я могу сказать, особенно учитывая тот факт, что обычно я вообще ничего не говорю.
Поворачиваюсь спиной к парням и роюсь в своей спортивной сумке, чтобы убить время. Затем тяжело вздыхаю, зная, что рано или поздно мне придётся сдаться — Уоллес никогда этого не оставит.
— Я нашёл бейсбольную карточку в интернете, и девушка в «Плате», обнимавшая меня, была той, кто продала её мне.
— Но она не знает, что это он, — вставляет Базз к восторгу всей комнаты.
Некоторые из них устроились по краям скамеек, наклонившись вперёд, как будто смотрят спектакль или шоу в прямом эфире — всё, что им нужно, это попкорн. Как девчонки на пижамной вечеринке, эти сучки хотят подробностей.
— Что значит, что она не знает, что это был ты — она обнимала тебя, чувак. Припечатала тебя своими сиськами.
Ну, нет — это совсем не то, что она делала.
— Она сказала, что я ворчливый и что меня нужно обнять.
Это звучит так глупо.
— Ты ворчливый. — Эспиноза утверждает это как факт. — И тебе, наверное, действительно нужно было обняться.
— Объятия, трах — одно и то же. — Джерри Джонстон смеётся, снимая спортивную повязку со своего запястья и затягивая её.
— Вот только он их не трахает — только обнимает.
Как бы я хотел, чтобы они все заткнулись и оставили меня в покое; это не их собачье дело!
— Когда ты в последний раз трахался, Хардинг? В свой последний день рождения?
Даже не близко. Прошло два года с тех пор, как у меня был секс, и та ночь превратилась в мой худший кошмар. Девчонка оказалась подлой стервой, и это был паршивый секс, который я хотел бы забыть, но он врезался в мою чёртову память.
— Хорошо, значит, ты купил бейсбольную карточку у этой девушки. И вот она трётся об тебя своими сиськами, и всё?
— Да, именно так.
— Она думает, что я это он, — любезно сообщает им Уоллес. Такой весь кладезь знаний, хвастливый источник информации, посвящённый во все подробности.
Все переводят взгляды с него на меня, потом снова на него.
Джонстон хмурится.
— Если она думает, что он это ты, тогда кем она считала тебя?
Хороший вопрос.
— Я не знаю. Не остался, чтобы это выяснить.
Рикки Томпсон моргает.
— Но тогда почему она терлась об тебя сиськами?
— Чувак, я не знаю!
— Господи, Бейсмен, тебе хоть на секунду не приходило в голову, что ты мог ей просто понравиться? — спрашивает Хосе Эспиноза после долгого неловкого молчания.
Нет.
Мне не приходило в голову, что я могу понравиться Миранде.
Она понятия не имеет, кто я такой, так как же это возможно?
— Послушай Эспинозу, чувак. Он знает женщин — у него шесть сестёр, — напоминает мне один из парней, вгрызаясь в протеиновый батончик, который достал из сумки.
— И ещё кое-что. — Уоллес снова вмешивается, чтобы испортить мне день ещё больше. — Он покупает у неё еще одну карточку и хочет, чтобы я встретился с ней. Снова.
— Завязывай с этим. Ты тот, кто всё испортил, — парирую я.
— Я не должен был этого делать с самого начала, — не соглашается он. — И ты знаешь, что я подкатываю ко всему, что имеет пульс. — Пауза. — Подожди, я не это имел в виду.
Я обвиняюще указываю на него, гнев растёт внутри меня. Смотрю на него так же, как тренер смотрел на меня на поле.
— Я сказал, что ты должен всё исправить — это не сложно!
Парни, широко раскрыв глаза, смотрят туда-сюда между Уоллесом и мной, словно на Уимблдонском турнире по теннису.
— Это твоя проблема! — Уоллес с хмурым видом бросает на пол спортивную сумку, из которой достаёт дезодорант. — Так что разберись сам.
— Не я всё испортил! Всё, что тебе нужно было сделать, это не быть придурком, а ты даже этого не смог сделать.
Он прав — это не его проблема и никогда ею не была.
Такая драма.
И эту драму создал я, будучи антисоциальным, параноидальным трусом.
И знаете что? Я ненавижу драмы. Если бы мы поменялись ролями, я бы посоветовал ему найти кого-нибудь другого в качестве мальчика на побегушках. Сказал бы, что не согласен ни с кем встречаться ради него.
Он так же знаменит, как и я, если не больше.
Я лучший бейсболист? Да.
Мне платят больше? Да.
У него лицо красивее? Да.
Ничто из этого не помешало ему помочь мне, и
