Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
– Заткнитесь, – мягко велел ей Луазо. – Вы же видите, он без сознания. Его надо привести в чувство любой ценой. Я вызвал личного врача Алима Петровича, но нам нельзя терять ни минуты.
Он переложил папку в другую руку и дал шефу пощечину по второй щеке. Тамара Сергеевна зажмурилась. Луазо из лейки, предназначенной для полива пальм, щедро окропил Алима Петровича. Затем он снова поднес к носу шефа пузырек с нашатырным спиртом.
На этот раз шеф повел бровями.
– Ага! – радостно вскрикнул адвокат. – Надо его взбодрить как следует!
Он безжалостно сдернул с Алима Петровича миланские туфли и шелковые носки. Показались небольшие бледные ступни с жемчужными ноготками. Луазо велел Лехе и Тазиту растирать ступни Пичугина. Каждому из охранников досталось по ноге. Тамара Сергеевна вздыхала и шептала, что ребята от усердия вывихнут шефу пальцы.
Сам Аркадий Ильич расстегнул пиджак и рубашку Пичугина, открыв его нежную грудь, покрытую темным шелковистым пухом. Он принялся эту грудь мять и растирать. Алим Петрович вскоре явственно застонал – то ли от массажа Луазо, то ли от невыносимой боли в ногах, оживляемых Тазитом и Лехой.
– Ага! Ага! – радовался Аркадий Ильич. – Энергичней, ребята!
Если бы в следующую минуту не подоспел личный врач Алима Петровича, некто Кротков, группа спасения из самых лучших побуждений взялась бы, наверное, колотить пострадавшего стулом по голове.
Доктор Кротков осмотрел пациента. Действия по приведению Пичугина в чувство он признал топорными, но в принципе верными. Однако сам он предпочел вкатить что-то шефу в вену и потребовал крепчайшего кофе. Леха отправился варить снадобье, а Тазит поддерживал голову хозяина, когда к ней в очередной раз подносили вонючий нашатырь.
Как только сознание Алима Петровича немного прояснилось, доктор Кротков через трубку влил в горло шефа семейную литровую бутыль минеральной воды. Вскоре вода отправилась вспять, в какой-то странный тазик, вовремя подставленный Тазитом. Позже выяснилось, что это был не тазик, а серебряная заздравная чаша – подарок губернатора. На дне чаши было выгравировано изображение губернаторского дворца в окружении лавровых венков. Алима Петровича еще трижды тошнило на венки, и с каждым разом ему становилось все лучше и лучше.
Минут через десять побитый, обдавленный, мокрый Алим Петрович громко засопел и открыл мутные яхонтовые глаза. Доктор Кротков тут же взял чайную ложечку и стал вливать в еще вялый рот больного черный кофе.
Некоторое время Алим Петрович покорно глотал. Но вдруг его глаза блеснули мыслью, и он сплюнул кофе доктору на колено. В ответ доктор ласково улыбнулся. Алим Петрович медленно повернул голову сначала влево, потом вправо. Он оглядел присутствующих.
– Где Анжелика? – спросил он слабым, но ясным голосом.
Все, включая приговоренных к стульям Илью и Тамару Сергеевну, дружно пожали плечами.
– Где Анжелика? – спросил Алим Петрович немного громче.
– Мы стояли у дверей, – начал сипло рапортовать помертвевший Леха. – Никто отсюда не выходил. Муха не пролетела! Пришла только Тома убирать и нашла вас…
– Где Анжелика? – в третий раз спросил Алим Петрович.
Всем стало страшно.
– Никто отсюда не выходил, – захныкал Леха. – Никто! Мы бы заметили!
Более сообразительный Тазит подошел к окнам и принялся методично дергать их ручки. Одно окно, среднее, сразу подалось – и красного дерева рама, и наружная решетка. В кабинете запахло холодной свежестью, яснее зашумел проспект Энтузиастов.
– Она в окно ушла, – пояснил Тазит очевидное. – На улицу вылезла. Пойду узнаю, где ее машина.
Разумеется, жгуче-красной «мазды» на стоянке у «Фурора» не было. Изора бежала из-за всех запоров и решеток! Илья даже знал куда, вернее, к кому.
– Я ее найду, – вызвался Леха. – Весь город перерою, а найду!
Алим Петрович медленно и весомо сказал:
– Не надо. Она придет! Ночью придет. Утром придет. Ей жить надо, ей кушать надо, ей шубу надо. Придет! Помолчи, Леха.
Если Алим Петрович и был сейчас несчастен, то не показывал этого. Пускай его лицо совсем потускнело, пускай ввалились яхонтовые глаза, но темные его губы уже не висели безвольно – они улыбались. Чему?
– Мы сразу начали работу по выяснению, – снова забубнил Леха. – Вот Тому задержали, Илюшку. Они подозреваются в соучастии.
Бывший мент, он знал много всяких протокольных словечек и всегда сыпал ими, когда нечего было сказать. Тамара Сергеевна только тихо охнула.
Алим Петрович брезгливо махнул рукой:
– Ерунда все это! Тома, Илюшка – при чем они тут? Анжелика мне чай отравила. Возьми мою чашку, Костя, экспертизу сделай – что за дрянь? Горький был чай – язык немел. Она сказала, это каркаде. А разве я не знаю, какое бывает каркаде? Есть разве что-то, чего я не пробовал? Глупая, глупая… Поехали домой!
Алим Петрович слабо махнул рукой. Все кругом засуетились. Леха стал натягивать носки на привычно подставленные ноги шефа. Тазит ползал под столом: он отыскивал миланскую туфлю, которую Луазо слишком лихо куда-то забросил, когда разувал Алима Петровича. Сам Луазо застегнул пуговки на груди Пичугина и, аккуратно свернув, положил в карман шефа его изысканно-полосатый галстук.
Костя, он же доктор Кротков, первым делом упаковал в пластиковые пакеты бокалы и чашки. Теперь на столике осталась лишь роза в бокале, которая и прежде выглядела одиноко. А доктор уже строчил и строчил рецепт за рецептом абсолютно неразборчивым латинским почерком.
– Это я сам вам дам, у меня сейчас с собой. За этим пошлите. Это на ночь примете, с нарзанчиком без газа, – приговаривал он, отбрасывая один бланк с рекомендациями и тут же принимаясь за другой. – А вот это утром, но только после еды. Расслабляющий массажик попробуем часа через два, а клизмочку, может, сразу?
– Иди к чертям, – ответил ему Алим Петрович, подставляя свою маленькую красивую ступню под миланскую туфлю, наконец-то найденную. – Домой поедем. Спать будем!
Он встал, повернулся к Томочке и Илье, которые по-прежнему сидели на стульях ни живы ни мертвы:
– И вы спать идите. Тома, ковер завтра в чистку отдай. Тазик помой хорошо – его губернатор подарил. Только завтра, завтра! Все потом!
Алим Петрович пошел к двери. Ступал он вяло, но отпихнул в стороны Леху с Тазитом, которые подхватили было его под руки. Его лицо налилось тем гнойным цветом, о котором днем судачили в подсобке. Позади Пичугина и телохранителей самым тихим шагом, как на похоронах, шли Луазо с Кротковым. И лица у них были соответствующие – скорбные и потупленные.
Вдруг Алим Петрович остановился, обернулся к столику, где не было уже чашек с отравой, но до сих пор клонилась набок тяжелая бархатная роза, очень красная.
– Ничего, – сказал этой розе Алим Петрович Пичугин, красивый, богатый, сильный мужчина, которого променяли на другого. – Ничего. Она придет! Она будет плакать, она будет просить прощения. Простить?
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
