вместе, и я могу, поддавшись порыву, подойти и обнять, прижавшись щекой к колючему свитеру. Мотаю головой, чтобы снять это наваждение.
— У тебя остался номер телефона, с которого я тебе звонила? — спрашиваю я.
— Да.
— Можешь мне его сохранить? Это номер сестры.
А дальше мы разбираемся с телефоном, Егор показывает, как пользоваться мобильным интернетом, ибо другого тут просто нет, мессенджер, где мы можем общаться, как создать свою страницу и прочее.
Нас снова прерывает телефонный звонок, Егор принимает вызов, и тон его меняется:
— Да, — голос говорит ему что-то, он слушает и злится. — Дай Паше трубку, идиот! — ждет, и уже чуть мягче говорит: — Я сейчас приеду, и мы со всем разберемся, ладно?
Отбивает вызов и виновато смотрит на меня:
— Мне правда нужно уехать. Там мои ребята немного накосячили в сервисе. Да и моя работа стоит. Но я приеду послезавтра, там должны дрова привезти, помогу.
— Я понимаю, — говорю я.
И я правда все понимаю. Как бы мне этого ни хотелось, он не может сидеть и нянчиться тут со мной вечность, у него есть другая жизнь, которая требует его участия. На меня он и так потратил уже непозволительно много времени.
Смещаемся к двери, попутно снова слушаю целый поток советов. И вроде все уже сказано много раз, но Егор замирает и смотрит на меня, так, как будто не может уйти.
— Я буду в порядке, обещаю, — пытаюсь помочь я. И еще тише: — Благодаря тебе.
— Пиши и звони мне в любое время дня и ночи, поняла?
Размашисто киваю, а у самой ком в горле стоит, так не хочу я, чтобы он уходил. Настолько мне тепло, уютно и безопасно рядом.
— Иди сюда, — говорит Егор и притягивает меня к своей груди.
Я не сопротивляюсь, прижимаюсь щекой к свитеру, который, к слову, вовсе не колючий на самом деле. Ощущаю тепло и слышу ухом ритмичное частое биение его сердца. Он шумно вдыхает и несмело каким-то рваным движением гладит меня по волосам. Почему нельзя всегда вот так? Потому что у тебя, Ада, с самого рождения нормального ничего нет, все не как у людей. И ему никогда не будет достаточно просто объятий с тобой. А больше ты не сможешь дать. Так зачем ты опять лозы в свое сердце пускаешь, проще вырывать, пока они еще не проросли.
В уголках глаз скапливаются горячие слезы, и я отталкиваюсь от Егора, грубовато говоря:
— Все, иди уже, — и скрываюсь в комнате.
А у него, на счастье, в этот момент снова начинает разрываться телефон, так что я слышу хлопок двери и его злой затихающий голос снаружи, рев мотора и… тишину. Разбавляю ее, шмыгая носом, утираю мокрые дорожки на щеках. Это правильно. Разрушительно больно, но правильно.
Ада
Беру себя в руки. Для грусти у меня будут долгие одинокие ночи, а сейчас у меня полно работы. И пусть в глазах Егора я выгляжу слабой неумехой, но на деле это не совсем так. Прасковья была еще слишком маленькой, двойняшки еще и вовсе не родились, но я помню, что мы не всегда жили в новом большом доме со всеми удобствами. Когда-то это был маленький одноэтажный домишко с русской печью, которую я неоднократно топила. Пусть это было давно, но мои руки все помнят. Как разводить огонь, подкидывать дрова, вынимая потом из нежной кожи занозы, помнят и множество ожогов от печной дверцы.
Кстати, о Прасковье. Нахожу ее страничку благодаря номеру телефона. И открываю рот в изумлении. На своей странице она смело смотрит на меня с фотографии, улыбается фотографу, вся такая счастливая, простоволосая… Я понимаю, что бояться нечего, это фото никогда не увидят родители по причине своей невежественности, но у меня бы не хватило смелости. В кого она такая решительная? И кто ее фотографировал? Вопросы роятся в моей голове, но ответов на них нет. Набираю ей сообщение: "Сестренка, это Ада. У меня все хорошо. Ты как?". Знаю, что раньше позднего вечера не ответит, поэтому убираю телефон в сторону.
Смело изучаю свое новое убежище. В кладовке нахожу неплохие женские рабочие вещи, в том числе теплый тулуп и валенки с галошами. Да, все мне великовато, но ходить здесь по территории сойдет. Не буду же я работать в новых вещах, которые купил мне Егор. Первым делом решаю растопить печь. Благодарность моему спасителю — небольшая кучка дров уже лежит рядом с ней. На полочке рядом нахожу рукавицы, спички, старую газету. К стенке прислонена кочерга. Вот и все, что мне нужно. Дожидаюсь, пока весело разгорится огонь. Не без труда раскладываю продукты по полкам небольшого старенького холодильника. Далее нахожу ведро и старые тряпки, намываю полы до такой степени, что по ним можно ходить в тапочках, в носках, да что там, даже босиком можно. Готовлю себе на двухкомфорочной плитке нехитрую еду и с удовольствием ее уплетаю. Мои сегодняшние обновки в пакетах ждут меня в спальне на кровати, после еды решаю, что пришло время их разобрать. Подолгу любуюсь каждой вещью, как сокровищем, а затем аккуратно вещаю или складываю на полочку в шкаф. Только вот в очередном бумажном пакете нахожу то, что я не выбирала. Неверяще держу в руках тот самый алый кружевной комплект и задыхаюсь от восторга и смущения. Провожу руками по линии кружев, косточкам, симпатичному бантику посреди… Он видел, видел, как я на него смотрела! И вернулся, когда отправил меня в магазин рукоделия! О, Единый… У меня нет слов. Примерить такое я не решусь даже в одиночестве, да и уверенна, что размер он выбрал верный, а вот трогать еле уговариваю себя прекратить. Опускаю комплект обратно в пакет и замечаю на ручке небольшую карточку с надписью: " Наденешь, когда будешь готова". Готова к чему? Носить такое белье? Готова… с ним? Голова идет кругом от догадок. Убираю пакет подальше на полку в шкаф, чтобы успокоиться. Сейчас я точно ни к чему не готова.
Опустошив все пакеты на кровати, ставлю прямо на печь большую кастрюлю с водой. В это время застилаю себе новое постельное белье, которое мы
