весьма успешном семейном предприятии – прачечной по стирке полотна, – где отец и мать Шметтерлинги трудились без устали.
Мамаша Шметтерлинг не любила дочь. Точнее сказать, она до смерти ее боялась и, чтобы скрыть свой страх, старалась не обращать на нее внимания. Она часто сажала Зету на шкаф с постиранным и отглаженным полотном якобы для того, чтобы девочка не мешалась под ногами. Либо брала ее с собой на рынок и нарочно подолгу болтала с рыночными торговками. Зета боялась, что ее затопчут, и просила мать поскорее пойти домой. Но мамаша Шметтерлинг прикидывалась, будто не слышит ее, и говорила собеседнице:
– Что это у вас так скрипит? Пора бы вам уже смазать шарниры у торговой палатки, а то вон какой скрежет!
А Шметтерлинг-отец, наоборот, обожал Зету. Когда она – что случалось нечасто – жаловалась на свою судьбу, он всегда уверял девочку, что Бог сотворил ее раньше всех остальных людей, когда еще собирался создать планету поменьше нынешней.
– А потом – ты же знаешь, Зета, как это бывает? – Творец задумался о чем-то другом и по рассеянности – упс! – сделал планету вдвое больше, чем хотел изначально. Но разве же мог Он признать, что совершил ошибку? Бог такого не может себе позволить. Так что пришлось сотворить новых людей, больших и неуклюжих, подходящих по размеру к планете. А тебя он хранил про запас до тех пор, пока мне не настало время стать отцом.
Зета иногда молилась о том, чтобы с ее матерью произошел какой-нибудь ужасный несчастный случай или чтобы она заболела смертельной болезнью, и тогда Зета смогла бы жить вдвоем с отцом в мире и согласии. Звучит это не очень-то по-доброму, но что было, то было.
Не исключено, что Бог услышал ее молитву. Не исключено, что Он хотел выполнить ее желание. Но вы ведь знаете, как порой бывает у недостаточно внимательных богов: вместо того, о чем молилась Зета, случилось другое – с деревянного настила упал Шметтерлинг-отец и сломал себе шею.
II
Через неделю после похорон среди клубов пара в прачечной появилась незнакомая женщина. На ногах у нее были ярко-красные ботинки со шнуровкой, а на костлявом носу пенсне. Глаза, смотревшие из-за запотевших стекол, показались Зете похожими на пуговицы, которые слишком много раз побывали в стирке.
– Это она и есть? – спросила незнакомка у мамаши Шметтерлинг.
И не успела мать ответить, как гостья вытащила из-под тульи шляпки сантиметр, приказала Зете встать неподвижно и измерила ее с головы до ног. Затем попросила у мамаши Шметтерлинг разрешения поднять девочку.
Зета почувствовала, как ее обхватили твердые жилистые руки женщины, но не сопротивлялась. Ее уже много раз взвешивали и измеряли. В маленьком городке она была своего рода знаменитостью, хотя в последний раз ей мерили рост десять лет назад, и сделал это местный цирюльник. К тому моменту она уже три года больше не росла.
– Идеально, – произнесла женщина.
– Что идеально? – спросила Зета.
Мамаша Шметтерлинг приложила руку к уху и сказала:
– Слышите, где-то пищит мышка. Будь добра, Зета, пойди убей ее.
Зета ответила, что ничего там нет, но мамаша Шметтерлинг потащила малютку-дочь к двери в подвал. Сняла с ноги башмак, отдала его Зете и заперла за ней дверь.
Зета присела на ступеньку. В подвале было темно, хоть глаз выколи, но она не испугалась. Своими маленькими ушками она прекрасно слышала, что мышки тут никакой нет. Она в любом случае не боялась мышей и даже крыс, встречавшихся иногда в погребе. С мелкими зверьками и вещами она чувствовала себя отлично.
До Зеты доносился мамин голос, та что-то говорила, а незнакомая женщина ей отвечала. Но слов было не разобрать. Женщина разговаривала удивительно ворчливым голосом.
Дверь подвала снова открылась, и, хотя в прихожей было довольно темно, Зета прищурилась. Она увидела, как мама пересчитывает деньги. Два столбика по пять серебряных монет.
– Это фрау Шварц, – сказала мамаша Шметтерлинг. – Она служит экономкой у принца Артура Люта Пятого.
– У кого?
– Я – экономка у принца Артура Люта Пятого, – повторила фрау Шварц.
– Но кто такой…
– Никаких «но»! – строго сказала мамаша Шметтерлинг. – Давай-ка надевай пальто и отправляйся с фрау Шварц.
Зета привыкла, что ее время от времени посылают к кому-нибудь погостить. Чаще всего к старухе Ханнелоре, бывшей повивальной бабке, у которой с возрастом руки скрутило ревматизмом. Так что теперь Ханнелора уже не могла носить на руках младенцев и с детьми постарше тоже не справлялась, а вот смотреть за малышкой Зетой ей было в самый раз.
Но девочку никогда не отправляли к совершенно незнакомым людям.
– Чего стоишь? – спросила мамаша Шметтерлинг, заметив в дочери нерешительность.
– А когда я вернусь? – спросила Зета.
Мамаша Шметтерлинг ничего не ответила. Вместо ответа вытолкала дочь на улицу и закрыла за ней дверь. Перед крыльцом стоял вол, навьюченный двумя плетенными из тростника корзинами. И, прежде чем Зета успела произнести хоть одно слово, фрау Шварц подняла ее, посадила в корзину слева и закрыла плетеную крышку над головой у Зеты.
III
Альверхофен был городом небольшим, хотя Зета, до сих пор не видевшая других городов, не согласилась бы с этим утверждением, ведь она сама была очень маленькая. Но в ту поездку она узнала, что в мире есть города в десять раз многолюднее и в десять раз оживленнее.
Толпы народа, грохочущие по булыжным мостовым телеги, рыночные торговцы, расхваливающие свой товар, нищие, просящие подаяния, мешанина запахов – от всего этого она чувствовала себя еще более миниатюрной, чем когда-либо.
И хотя Зета совсем не скучала по мамаше Шметтерлинг, ей не хватало привычной обстановки в прачечной со знакомыми ей с детства уголками и закоулочками, запаха мыла и мокрого полотна, убаюкивающего звука плещущейся в чанах воды. Сидеть в корзине было неудобно. На дне лежал холщовый мешок, в котором при ближайшем рассмотрении оказалось двадцать пять баночек средства для чистки серебра.
Фрау Шварц шла пешком и твердой рукой вела навьюченного пожитками вола через центр города. Сквозь щелки в корзине Зета видела ее жилистую шею, седеющий клок волос, выбивавшийся из-под шляпы, а также улицы, становившиеся все более безлюдными и узкими, пока они не вышли на небольшую тихую площадь, где было всего одно-единственное строение: приземистый и неуклюжий замок, сложенный из каменных глыб, в который вели массивные деревянные ворота.
Фрау Шварц огляделась и, только убедившись, что кроме них с Зетой на площади никого нет, вытащила девочку из корзины и показала ей на эти ворота.
– Быстро, – сказала она, – быстро!
