заставил подняться. Больше он от неё не отходил — женщина в голос рыдала и чуть пошатывалась.
— Я опрошу всех союзников вашего мужа так же, как и вас, и решу, как мне быть, — честно ответила Кристина. Голос задрожал от волнения — слишком уж её поразило поведение графини. — А вы свободны, ваше сиятельство.
Она и правда опросила вассалов Хенвальда, слава Богу, их было не так много, к тому же не все оказались среди восставших. Видимо, кто-то отказался или выдумал отговорки, чтобы не участвовать в мятеже, пусть и нарушая при этом вассальную клятву, но в то же время спасая себя от неумолимой кары. В целом ей пришлось говорить с четырьмя рыцарями, и все они, кроме отца графини Маргариты, были весьма молоды и неопытны, но при этом всё же не глупы. Все они уверяли её, что шли за Хенвальдом подневольно, потому что дали клятву, потому что были обязаны предоставить ему армию взамен на дарованные земли и защиту… А отец Маргариты, сир Эбель, ещё и напомнил Кристине, что опасался за жизнь дочери.
Леди Коллинз-Штейнберг хмыкнула. Граф Роберт тоже опасался за жизнь дочери — и именно поэтому не принял сторону мятежника.
В конце концов она приняла решение.
Это было нелегко, и до последнего Кристина всё порывалась написать Генриху и попросить его совета. Да, лучшим советчиком сейчас был свод законов королевства, но всё же… Графа Ульриха следует казнить, это было решено и никаким обжалованиям не подлежало. Но графиня Маргарита и маленькая Ульрика не заслуживали казни. Они не поднимали восстаний, не оскорбляли свою леди, не готовили её убийство… Наверное. Сейчас Маргарита с радостью бы её прикончила — чтобы понять это, её можно было даже не спрашивать.
Вассалы Хенвальда тоже, на её взгляд, казни не заслуживали, они ведь выполняли клятву, а это было даже похвально…
Уже готовясь ко сну и мысленно шлифуя отдельные формулировки будущего приказа, Кристина услышала стук в дверь. Разрешила войти, думая, что пришёл кто-то из её людей со срочным донесением, но это оказалась всего лишь юная служанка, напуганная, бледная и отчего-то растрёпанная, словно её срочно подняли с постели.
В её руках был небольшой свёрток — нечто, спрятанное в грубое коричневое сукно и перевязанное толстым шнурком.
Не поднимая глаз, служанка протянула этот свёрток Кристине и пролепетала:
— Сир Эбель и графиня Маргарита смиренно просят вас о милости к их жизням, миледи.
Не успела она забрать свёрток, как служанка тут же выбежала вон — из-за дверей раздался грубый смех стражников. Интересно, о чём наврала им эта девчонка, чтобы её пустили?
Кристина сорвала шнурок, развернула сукно — внутри обнаружился небольшой кожаный кошель, наполненный золотыми и серебряными монетами, поверх которых лежал массивный золотой браслет с крупным фиолетовым аметистом. И на кой чёрт он ей? А служанка так быстро убежала, не оставив даже шанса отказаться от этой мзды…
«Генрих, любовь моя, что же мне делать? — думала Кристина, сидя в своей постели. — Что бы сделал ты?»
Она хотела написать ему, но в последний момент передумала. Вынесение приговора дому Хенвальдов и казнь его главы откладывать нельзя. Кристина планировала сразу после казни взять небольшой отряд людей и галопом погнать лошадей к Айсбургу — до именин Рихарда оставалось два дня, и она очень хотела на них успеть. Она же обещала ему. Если она не приедет, это для неё будет сродни убийству Хенвальда-младшего.
Поэтому Кристина приняла решение сама. И это, видит Бог, было последним решением, принятым ею в Бьёльне. Пусть дальше Генрих правит сам, единолично, как раньше. А она будет править у себя в Нолде. Вряд ли король станет возражать, вряд ли ему вообще есть до этого дело.
Наверное, Генрих бы пожурил её за излишнюю мягкосердечность, но всё же казнить Кристина решила одного лишь Хенвальда. Пусть Эбель с дочерью и товарищами думают, что леди Коллинз-Штейнберг сохранила им жизни благодаря взятке. Деньги лишними уж точно не будут, а браслет можно подарить Софии — её девятнадцатые именины Кристина пропустила, однако оставлять без подарка подругу всё же не хотела. А вассалы Хенвальда должны будут заплатить штраф, который тоже, вкупе с полным налогом, пойдёт на восстановление пострадавших от неурожая и холода земель.
Сына Ульриха было решено предать земле завтра, после казни отца. Кристина выяснила, что звали его Эрихом и что он правда был несовершеннолетним — в конце прошлого года ему исполнилось семнадцать. Она всё ещё не понимала, что чувствует по поводу его убийства: всё-таки Эрих убил сира Георга и мог убить её… Но ведь она не защищалась, он даже не успел на неё напасть. Она напала сама и прикончила его почти молниеносно, и глазом не моргнув. Может, знай она на тот момент, кто он такой, она бы не стала… Может, если бы на нём не было того злосчастного шлема, она бы просто велела схватить его…
Но сейчас уже поздно думать об этом.
Завершение этого жуткого спектакля состоялось на следующий день, в ровно в двенадцать часов.
Всю ночь в замке работали не только лекари — к утру на внутреннем дворе Хенвальда был готов эшафот. Кристина пожалела солдат, работавших под проливным дождём, и велела им почаще меняться. Те, кто отработал, получали горячую пищу и питьё и имели право отправиться отдыхать. Благодаря их слаженной работе и поощрению со стороны леди Коллинз-Штейнберг уже к шести утра затих стук топоров и молотков. Нашли также хорошую, крепкую верёвку и высокий прочный стул без спинки, что послужил бы опорой для ног.
Кристина, внимательно изучив то, что успел начиркать писарь, составила приказ и подписала его тоже в шесть утра, сразу после своего пробуждения. В эту ночь она проспала всего часа три, но ей и этого хватило, чтобы насмотреться кошмаров и проснуться с тошнотой в горле и дрожью во всём теле. Да и боль в животе никуда не делась, и крови по-прежнему было довольно много.
К девяти утра дождь закончился, а к полудню над Хенвальдом засветило солнце — предвестник наступившей весны. Дышалось легко и приятно, в воздухе витал свежий запах влаги и хвои, булыжники мостовой сверкали в свете полудня, и ничто уже не говорило о том, что вчера в этом месте состоялось страшное кровопролитие. Что вчера здесь погибли люди, в том числе и семнадцатилетний юноша. Природа радовалась уходу зимы и обновлению, только вот Кристина её радости не разделяла, несмотря на относительно лёгкую победу.
Перед казнью Хенвальду связали руки, но его
