спрашивают меня: «Хозяин, почему в Габене нет ни одного детского приюта? Куда делись все сироты?». Все дело в том, что Гудвин сожрал всех сирот, но никто не заметил. Слепота и равнодушие… Я так их… люблю… просто обожаю…
Блоха наклонилась к мальчику, ее пальто распахнулось, и под ним обнаружилась еще одна пара конечностей – две покрытые мерзкими волосами черные блошиные лапы. Калебу стало так страшно, что он дернулся изо всех сил, пытаясь отстраниться…
Он рухнул с кровати, завопил и проснулся.
Дверь распахнулась, и в нее вбежал перепуганный папа. Он увидел, что сын лежит на полу, жалко и безвольно шевеля руками. Он подбежал к нему, поднял его и положил на кровать.
– Папочка…– прошептал Калеб. Все его лицо было мокрым от пота и слез. Он задыхался.
– Что случилось, Калеб? Что случилось, малыш?
– Г-где он? К-куда он делся?
Папа ничего не понимал. Он сам был перепуган – неужели он снова это допустил?! Неужели он снова позволил кому-то навредить его сыну?! Его рот искривился, он принялся нервно ощупывать лицо Калеба, взял его ладошку в свою руку, обнял мальчика крепко-крепко. Сын тяжело дышал, но никакого недомогания, кажется, не испытывал.
– Кто? – спросил папа. – Кто делся?
– Х-хозяин…– прошептал Калеб.
Папа отпустил его.
– Какой еще хозяин?
– Кукольник Гудвин.
Папа сжал зубы, быстро оглядел комнату. Поднялся на ноги. Заглянул под кровать, открыл дверцы шкафа. Никого не обнаружив, он вновь поглядел на Калеба. Мальчик сидел на кровати, совершенно перепуганный. Да и сам он был взволнован не на шутку, но правда была в том, что в комнате действительно никого, кроме них, не было. С одной стороны Джонатан меньше всего хотел, чтобы проклятый Гудвин был сейчас в детской, но с другой… он так хотел его придушить.
– Ты просто заснул, малыш, – сказал папа и подошел к Калебу. – Это просто дурной сон. Его здесь не было. Просто сон…
– Но мне п-показалось…
– Не бойся, малыш, мы с мамой не подпустим его к тебе.
– Он хотел… хотел…
Папа подошел к окну, выглянул на улицу. Внизу все было как обычно. Непримечательная габенская осень…
– Что он хотел?
– Он спрашивал про ми-министерство. Министерство Тайных Дел.
Папа удивленно обернулся.
– У нас нет такого министерства.
– Мне приснилось, – едва не плача проговорил Калеб. – Мне постоянно снится… Я боюсь спать…
Папа глядел на него совершенно бессильным взглядом. Он ненавидел себя за то, что ничем не мог помочь сыну, за то, что не мог никак облегчить его муки.
– А доктор Д-Доу не даст мне что-нибудь… чтобы спать без снов? Ты можешь у него спросить?
– Я пойду узнаю, сын. Прямо сейчас. Мы с мамой напишем ему. – Папа направился к двери. Он уже почти покинул детскую, когда Калеб негромко произнес, глядя в потолок:
– Марджори мне все уши прожужжала об этих куклах.
Папа замер и обернулся.
– Что?
Он сперва не понял, что именно услышал. Фраза Калеба ничего для него, вроде бы, не значила, хотя где-то он все же слышал нечто похожее и… и тут он вдруг вспомнил. И холод пробежал по его спине.
– Моя Клотильда вся обзавидуется, – сказал Калеб, по-прежнему не сводя глаз с потолка.
И тут папа все понял. Он даже рот раскрыл от нахлынувшего на него осознания. Руки его непроизвольно поднялись к вискам. Он потер их и несколько раз моргнул, пытаясь унять взбесившиеся мысли.
– Откуда ты знаешь? – спросил он дрогнувшим голосом. – Где ты это услышал?
Калеб будто очнулся. Он повернул голову и поглядел на папу.
– Что? Что такое, папочка?
– То, что ты только что сказал. Где ты это услышал?
– Я не знаю… мне приснилось. Мне снится много чего плохого. А что такое, папочка?
Но папа не ответил и вышел за дверь.
Дом № 24 по Каштановой улице снова наполнился шумом.
Джонатан кричал. Марго пыталась его успокоить, но он будто бы обезумел. Он все говорил о каких-то странных вещах, о том, что все связано, о том, что все произошло не случайно, что его… их семью выбрали заранее.
Марго пыталась его утихомирить, напоминала ему, что в доме больной ребенок, но он и не думал успокаиваться или хотя бы понизить голос.
– Это Лейпшиц-старший! – вопил Джонатан и мельтешил по гостиной, задевая предметы. – Это все он! Он с ними! Это заговор! Он намеренно задержал меня в конторе в тот день, чтобы я не успел в «Тио-Тио» до закрытия!
Марго ходила следом за ним как тень и возвращала опрокинутые и сдвинутые вещи на место.
– Он и прежде тебя задерживал, – напомнила она. – Мистер Лейпшиц-старший – просто строгий и дотошный начальник и все…
Но Джонатан ее будто не слышал.
– Точнее, я так думал! – продолжил он мысль на оборванном месте. – Но те дамы из трамвая тоже с ними заодно – они обманули меня: знали, что я подслушиваю. Нет! Они намеренно говорили громко, чтобы я не мог их не услышать! Лгуньи! На деле «Тио-Тио» работал допоздна! Я узнал! Мадам Фрункель не закрывалась в тот день до десяти вечера – у нее были чаепития с куклами!
– Может, они что-то напутали…– Марго принялась собирать с пола газеты и письма, которые разлетелись по сторонам, когда Джонатан задел коленом журнальный столик.
– И знаешь что? «Детские манатки Монти» работают. Монти не разорился! Это все вранье! И констебль на углу Бремроук и Харт – это вовсе не констебль! Все дело в усах, понимаешь? В усах! На том углу обычно стоит мистер Домби – у него пышные усы, а у того их не было! Он подставной! Я говорил сегодня с мистером Домби! И знаешь что? У него – усы!
– Подставные констебли в Габене? Что за чушь несусветная! Может, мистер Домби просто пошел к цирюльнику, сказал ему «Как всегда!», и уснул в кресле – такое часто случается: ты вот всегда спишь у мистера Грэма. А цирюльник перепутал его с другим констеблем-«Как-всегда» и гладко его выбрил, тот проснулся, ужаснулся и заставил выдать ему средство
