Пока слуги распаковывали багаж и готовили парадные одежды, Норманн спустился вниз и помылся в импровизированной ванной, которая так и стояла на прежнем месте. Затем последовала получасовая процедура облачения в шелк и бархат, завершившаяся надеванием на шею тяжелой золотой цепи, нанизыванием на пальцы десятка громоздких перстней и навешиванием вычурной перевязи для парадного меча. Каноны католической церкви позволяли входить в храм с оружием.
– Прошу меня простить, дорогой герцог, но обстоятельства вынуждают спешить! – лучезарно улыбаясь, заговорил епископ.
В ответ Норманн перекрестился, упал на колени и произнес на латыни:
– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen[3].
От неожиданности фон Юнинген впал в ступор и не сразу сообразил, что он должен благословить стоящего на коленях человека. Затянувшуюся паузу прервал находившийся рядом помощник, который ощутимо пнул епископа локтем.
– Gloria Patri[4]. – Неожиданно запел епископ, чем окончательно смутил свое окружение.
Ситуацию спас пастор кирхи Святой Катерины, который решительно выступил вперед и благословил Норманна. Несмотря на досадную заминку, священники восприняли поступок гостя как многообещающий знак в предстоящих переговорах. Последовавшее знакомство проходило в обстановке искреннего радушия, с наложением крестного знамени, объятиями и поцелуями.
– Прошу в мой кабинет! – как бы подводя черту под церемонией знакомства, пригласил епископ.
Норманн попытался изобразить смирение и пройти последним, но пасторы дружелюбно подтолкнули его в спину, и он пошел следом за хозяином. Убранство кабинета оказалось обыденно-традиционным, стены были завешаны бордовыми бархатными портьерами, громоздкая мебель удивляла многочисленными замками, некоторые дверцы и ящички имели дополнительные навесные запоры. Рядом с креслами и лавками стояли маленькие столики, на которых возвышались стопки подушек. Но первыми бросились в глаза маленькие жаровни с тлеющими углями, которые были расставлены вокруг хозяйского стола и рядом с дубовыми креслами. Норманн поморщился, втянул носом витающую в помещении копоть и обратился к епископу:
– Позвольте мне вручить вам этот маленький, но драгоценный подарок, – и протянул берестяной туесок.
Фон Юнинген открыл коробочку и ахнул, дружный возглас восхищения эхом подхватили остальные священники. Перед их взором предстал маленький ангелочек – головка в золотых кудряшках, за спиной золотые крылышки, а в руках золотая труба. Пока священники млели над фаянсовой безделицей, Норманн выбрал для себя самое удобное кресло и протянул ноги поближе к жаровне. Помещение нельзя было назвать холодным, но привычного для русских домов тепла здесь не ощущалось. Тем временем служители церкви немного пошептались, затем хором спели «Ave Maria»[5]. К завершающему куплету в кабинет вернулся секретарь, и через минуту Норманну торжественно вручили перевитый золотым шнурочком свиток. Текст ошарашил своей нелогичностью: «За искреннее рвение в делах веры нашей, а так же за щедрые пожертвования на благо церкви, предъявитель сего, герцог Норманн фон Рус, получает индульгенцию за грехи вольные и невольные». Но самое главное, внизу стояла подпись и печать самого Климента VI! По всей видимости, подобные свитки были заготовлены заранее, секретарю епископа оставалось только вписать имя «правильного» человека, а слова «щедрые пожертвования» изначально подразумевали розничную продажу индульгенций.
Постепенно оживление, вызванное подношением миленького ангелочка и последующим вручением индульгенции, сошло на нет. Священники деловито заняли свои места, в кабинете воцарилась тишина, которая обычно предшествует началу делового разговора. Епископ с минуту передвигал на своем столе письменные принадлежности, затем поставил перед собой подсвечник и, прокашлявшись, произнес:
– Господин герцог, нам стало известно о вашей готовности к новому походу в тартарские земли.
– На самом деле о готовности говорить преждевременно, – скромно ответил Норманн. – Я всего лишь отправил письмо своему другу атабеку Атсиз Тутушу.
– Книга с повествованием о ваших подвигах легла на стол Климента VI, ваши деяния получили весьма лестную оценку.
Норманн поклонился:
– Я по мере своих сил стремлюсь к торжеству справедливости.
– Церковь готова помочь в столь нелегком деле, но для этого на завоеванных землях необходимо построить храмы.
– Спасибо за поддержку, только я сомневаюсь в реальной пользе от нескольких кирх.
– Вы не верите в миссионерство? – Епископ даже привстал от столь кощунственного заявления.
– Кочевники слишком примитивны для осознания силы нашей веры, – кратко ответил Андрей.
– Почему вы так решили?
– Храмы Христа стоят на их землях уже несколько столетий. А каков результат? Дикари как были язычниками, так ими и остались.
– Доминиканцы слишком любят золото и не занимаются миссионерством! – с пафосом воскликнул епископ.
– Вашего монаха в лучшем случае выгонят из стойбища, в худшем его отравит местный шаман.
– Мы построим храмы небывалой красоты, они поразят дикарей в самое сердце! – пообещал епископ.
– Насколько я знаю, – Норманну не хотелось вступать на скользкую дорожку религиозной дискуссии, – кочевники избегают городских стен.
– А как же торговля? Это основа общения между людьми.
– Тартары торгуют за пределами города, они садятся на землю в сотне шагов от ворот и раскладывают перед собой свои нехитрые товары.
Норманн мог бы добавить, что монголы находятся на очень низкой ступени общественного развития. История цивилизации давно доказала, что потребность в религии может возникнуть только у оседлых народов, пастухам и их женам достаточно пьяного шамана. Греческие церкви были построены от Крыма до Астрахани задолго до крещения Руси, а христианство приняли только армяне и грузины. Ни половцы, ни монголы априори не интересовались религией земледельцев и горожан. В качестве примера можно было взять колонизацию Америки. Народы центра и Южного континента приняли христианство, и вскоре образовался новый этнос под названием «латиноамериканцы». В то же время кочевники Севера переняли от европейцев только методы ведения войны и как следствие были уничтожены.
– Скажите, господин герцог, вы одобряете саму идею возведения кирх в будущих крепостях? – осторожно спросил епископ.
– Разумеется! Для успеха продвижения христианской идеи требуется изменить подход к миссионерской деятельности.
– Вы можете предложить что-то конкретное?
– Тартары должны увидеть реальное преимущество жизни простого христианина перед их скудным бытием.
