хоть учебники есть в помощь.
А у Лины есть также помощь лично в моём лице. Быстро соскакиваю с постели, на скорую руку делаю неаккуратный бутерброд, а затем хожу с ним по квартире, удерживая зубами и бегая параллельно на кухню, чтобы сделать глоток только что приготовленного чая. На ходу натягиваю штаны, переодеваю толстовку. Затем я причесываюсь перед зеркалом в ванной, поправляю и без того хорошо сидящую одежду. Нервно смотрю на часы в телефоне. Немного опоздаю, но не критично.
Почему я это делаю? Просто не могу иначе. Беляева совсем выпала в последнее время из нашей компании. Только на парах её и видим. Как только звенит звонок, сразу, словно из ниоткуда, возникает фигура Бутча, который забирает её от нас и возвращает уже только к началу следующей пары. В буфет она теперь тоже только с ним ходит. Прямо не разлей вода. Это насколько нужно влюбиться, чтобы настолько не отлипать друг от друга? Мне кажется это не совсем нормально. Но кто я такой, чтобы влезать в это? Моё дело — дружеская поддержка и участие. Чем и занимаюсь.
Зато остальные ничего странного в этой парочке не видят, от чего я только больше в тайне раздражаюсь. Какие они милые и замечательные — ладно, как скажете. Дабы не портить отношения с Линой, просто молчу на этот счёт. Хотя так и хочется спросить: «А ты не чувствуешь себя не комфортно в растущей изоляции от других людей?». Но вместо этого я просто каждый раз спрашиваю выполнила ли она домашние задания, готова ли к практическим занятиям А один раз даже спросил всё ли у неё в порядке. Конечно, Беляева ответила, что у неё всё хорошо. Если так, значит и у меня хорошо.
На улице холод, шум машин, толпы людей спешащих с работы домой, и несущийся со всех ног я. В городском автобусе тесно, все толкаются, но я сохраняю бодрое настроение. Транспорт относительно быстро домчал меня до нужной остановки, и вот вскоре я уже у нужного подъезда. Сегодня на пороге меня встретила Васильева и привычный запах роз. В их прихожей всегда так пахнет.
— Лина хоть дома? — спрашиваю на всякий случай. Хотя ни о чём таком меня подруга не предупреждала, когда мы переписывались днём в «Вконтакте».
— В комнате закрылась, — отвечает Диана. — С котом своим разговаривает. Ты проходи, разувайся, располагайся. Кухня свободна — всё для вас!
— Насколько сильно ты нас ненавидишь по шкале от одного до десяти? — расстёгиваю заклёпки у куртки и стягиваю шапку.
— Оцениваю свою ненависть в пять баллов, — с закатыванием глаз к потолку изображает задумчивость на своём лице. — Иногда вы слишком долго сидите, но всё компенсируют посиделки с чаем. Так что можешь продолжать приходить.
— Весьма благодарен за разрешение, — усмехаюсь. Уже освобождённый от верхней одежды и обуви, с тетрадью в руке следую в уже почти родную кухню.
— Но по выходным… — с сомнением тянет Васильева, бредущая у меня за спиной. — По субботам занимаются только дураки или влюблённые. Почему во время перемен не занимаетесь? Или не выделяете часик в учебный день? Я обычно так и делаю. Зачем отнимать лишнее время в законный выходной?
Хороший вопрос. Плюхаюсь на табурет в ожидании своей «ученицы». Но особенно мне понравилось высказывание про влюблённых и дураков. Я бы, пожалуй, убрал из него «или» и адресовал бы сей диагноз персонально себе.
— А Беляева во время перемен с котом своим занята, — развожу руками.
— Но эти ваши занятия нужны в первую очередь именно ей, — Васильева стоит на пороге и хмурит брови, недовольно скрестив руки.
— Диана, душнишь опять, — отмахиваюсь. — Как Лина тут с закрытыми окнами ещё не задохнулась?
— Ха! Ты вот точно дурак, раз тащишься сюда каждый раз. А Лина влюблённая дура. Она хоть спасибо говорит тебе?
— Так, — делаю самый серьёзный вид. — Во-первых, мне нравится ходить к вам в гости и болтать о разном. Во-вторых, «спасибо» Лина мне говорит.
— Ладно, ладно, — в капитуляции поднимает руки. — Я тоже рада твоей компании на самом деле.
К коридоре раздаются шаги нашей общей подруги, и Диана размыкает до сих пор скрещенные на груди руки, обращаясь затем уже не только ко мне, но и к подошедшей Беляевой:
— Занимайтесь, ребятки, да на чай позвать не забудьте!
— Как же мы про тебя забудем, — отвечает ей Лина, усаживаясь на соседний со мной табурет.
— Ну что? — спрашиваю. — Начнём?
— Угу, — кивает она, демонстративно помахав своей тетрадью.
Мы просидели так не один вечер и не одну минуту, но что-то произошло сегодня. В какой-то момент возникла тишина. Это не было неловкой паузой в неуклюжем разговоре. Она возникла как-то сама собой — естественным образом. Больше не было тетрадей с нашими записями, обсуждения учебного материала или каких-нибудь других отвлекающих моментов. В возникшей тишине я не мог не смотреть на неё и её губы. Это какой-то гипноз, и мне явно нужна помощь. «Живой?», — спросил у меня как-то Хомяков, провожая взглядом Бутча и Лину, когда они в очередной раз решили уединиться на время перемены. Я тогда ничего не ответил, а Антон не стал продолжать. Сейчас, в эту минуту тишины я живее, чем когда либо. Пульс стучит в ушах, ладони замерли, удерживаемые от непреодолимого желания обхватить талию сидящей рядом со мной девушки.
Мы бы поцеловались. Я уверен в этом. Если бы не Васильева, то одна моя маленькая мечта сбылась бы прямо здесь — на этой кухне. Я узнал бы вкус губ Беляевой.
— Вы уже закончили? Или только начали? — вопросы Васильевой, которые сломали всю сказку и вернули меня в реальность.
— Как раз собирались чайник ставить, — отвечаю ей, стараясь не смотреть на Лину.
— Не беспокойтесь, — продолжает Диана с недовольным видом. — Я и сама хочу отсюда убраться. Продолжайте, пейте чай без меня.
Она уходит и скрывается в ванной. Да какой уж теперь чай? Мне бы в себя прийти, проветриться. На Беляеву всё ещё смотреть нормально не могу — с растерянным видом сверлит глазами дверь ванной.
— Думаю, мне пора, — говорю нейтральным ровным голосом.
Лина не возражает, и мы спокойно прощаемся, как обычно. Думаю, ей действительно хочется побыть одной или поговорить с подругой. Не понимаю толком, что произошло сейчас с нами всеми, но ясно одно — сегодня без чая.
Глава 19. Ревность
Лина
— Редкостная красавица, — Глеб заботливо убирает мне за ухо выбившуюся прядь волос.
— Ты ешь, — отвечаю ему, — так и перемена закончится, пока тупишь сидишь. — Он так и не
