назвал… — холодно продолжал рассуждать Даурадес. — Чем вынудил меня придумывать оправдания тому, почему за другими приходят и других вызывают, а меня даже не допрашивали ни разу. Посему я выбрал отставку… и прочее… А что было потом — тебе наверняка известно.
Гриос, словно наяву, увидел плывущее ему навстречу окровавленное лицо человека там, на улице.
— Маркон, зачем же так… ведь я… в то время… простил тебе даже Нанни!..
— Как это "простил"?
— Маркон! Если уж всё так пошло, я хочу, чтобы ты знал. Это я тогда… бросал в окно камни. Пойми, я не в силах был так, просто-запросто…
— Только камни? А остальное? Как насчёт остального?!. - и Даурадес замолчал, выжидая. Только глаза его впились в собеседника.
— Какое остальное? — воскликнул Гриос. — Ты пойми, почему я это делал! Ведь я любил именно её, а не ту стерву, от которой у меня сейчас одна дочь родная, а двое других детей… неизвестно от кого. Я разрывался пополам, хотя понимал: ты молодой, энергичный, и тоже любил её больше жизни, а я, солидный и уже женатый. Но я не мог не швырнуть злосчастный камень. Боль, обида… и на себя в том числе… Впрочем, для меня всё то, что было… давно в прошлом. Давай оставим прошлое в покое…
— Сейчас я хочу проситься к тебе в полк. Некуда мне больше идти… — завершил он.
— Отчего же? — в голосе Даурадеса по-прежнему сквозил холодок. — Назревает потасовка. Добротное пушечное мясо позарез будет нужно везде. А с нами, знаешь ли — хлопотно. Придавили к горам, без боя не вырваться. Ты же — твёрд рукой, но мягок сердцем. Что, если повторится то, что случилось пятнадцать лет назад? Пусть всё действительно останется в прошлом.
— Что тебе говорить, — сказал Гриос, поднимаясь из кресла. — Ты ничего не поймешь. Наверное, потому что ты не чаттарец.
— Да, потому что я не чаттарец, — повторил Даурадес с морозцем в голосе.
Теперь они стояли друг напротив друга. Гриос первым не выдержал прямого взгляда и отвернулся в сторону окна. Из-за прикрывавшей окно шторы ему были видны угол двора, и брёвна, и люди у брёвен. Гурук, поставив ногу на чурбан, деловито спорил с одним из сержантов. "В конце концов, кто мне эти люди? — внезапно подумал чаттарец. — И что я здесь делаю?"
Быть может, ему надлежало высказать Маркону многое из того, что собиралось в нём эти годы. Быть может, следовало сказать, что он совсем не такой представлял себе их будущую встречу.
— Я всё понял, Маркон, — сказал он. — Действительно, кто я такой, чтобы передо мной раскланиваться?.. Камушек на дороге. Можно подобрать, а можно и оставить, пускай себе лежит. Может, подберут другие. Спасибо, что величал меня по-старому — капитаном… Разрешите идти?
— Идите.
Стук многочисленных копыт доносился с площади.
"Да будет же и тебе дано, — пожелал в сердцах чаттарец, — увидеть обгорелые развалины твоего дома. Не знать, что случилось с твоими близкими…"
Пожелал — и сам испугался: нет, нет! Не надо этого!..
Когда имеешь чёрные глаза, почему-то вспомнилось ему, — будь осторожен в своих пожеланиях. Сбудутся…
И всё-таки между ними было сказано далеко не всё…
За молчанием Маркона скрывалась какая-то тайна.
Чего-то не договаривал Даурадес…
2
Выйдя во двор, Гриос неожиданно столкнулся с теми, кого сейчас меньше всего желал не то, чтобы видеть — помнить.
Впереди, сняв шляпу и обнажив великолепные седины, вышагивал красивый, статный келлангийский генерал. За ним теснились двое или трое офицеров. Замыкал группу низенький круглолицый человек в генеральской шинели — вчерашний майор Курада.
— Не может быть! — разводя руками, воскликнул бывший начальник секретной службы. — Это вы, Гриос! Куда вы так спешите? А я-то как раз очень желал бы с вами поговорить. Совершенно, знаете ли, не думал встретить… Как жена, как дети…
Гриос, не отвечая (а мог бы ответить, и как ответить!), шагнул на улицу, напоследок хлопнув дверью так, что стоявший подле неё часовой удивлённо заморгал глазами.
— Эй, чаттарец! — поймал его за локоть Гурук. — Ну что? Решил дела? А, чёрт… Я же говорил тебе: сегодня он сам не свой. Ну, не беги, остынь немного!
Гриос стиснул зубы. Могло показаться — от гнева. На самом деле он просто боялся расплакаться — всерьёз, здесь, при всех.
Гурук тянул его за локоть.
— Садись, расскажи, как было дело. Закури, вот!
— Господ офицеров Каррадена, Бустара, Донанта и Теверса — к полковнику! — объявили от крыльца.
Гриос, двигаясь почти ощупью, опустился на бревно, как спросонок потёр ладонями лицо…
— Что это с ним? — спросил кто-то, проходя мимо. Чаттарец слышал этот голос сегодня.
— Дом у него сожгли в Коугчаре, и семья пропала… — объяснил кто-то. — Хочет вот к нам попроситься.
— Харрака-саттара бинча! — грязно, по-элтэннски выругался другой знакомый голос. — Волчье семя! Ничего, скоро они все у нас будут кровью умываться!
Гриос поднял воспаленные от слёз глаза. Капитаны Бустар и Донант поднимались по ступеням крыльца.
От волнения его начала пробирать зевота и он, не сдержавшись, зевнул — глубоко-глубоко, так глубоко, что из его горла вырвался наружу не то стон, не то вой…
— Ну вот! — весело крикнул, обнимая его за плечи, Гурук. — Была у собаки одна песня — и ту отнял!
Громкий хохот собравшихся привёл чаттарца в чувство.
Отовсюду потянулись руки с набитыми трубками. Гриос покачал головой и, сам невольно улыбаясь, полез в карман шинели — за своей…
Посиживая на бревнах, они дымили и молчали.
— Ты так, сразу, не уезжай, — сказал Гурук. — Может, он передумает. Я его знаю…
Келлангийский отряд под белым флагом спешился неподалёку. Солдаты его держались особнячком, не решаясь приблизиться. Лишь командовавший ими здоровенный рыжебородый кирасир, на ходу отвинчивая крышку фляги, добрался-таки до брёвен и — застыл вверх бородой.
— Что, парнишка, жя-абры пересохли? — осклабился кто-то.
Келлангиец в позеленевшем панцыре и остроконечной каске здорово походил на рака, только что извлечённого из воды. Это служило поводом постоянных насмешек со стороны тагров. Глотнув, он с усилием отвалился от фляги и замер, тяжело дыша в своих доспехах. Выпученными голубоватыми глазами обвёл окружающих, мол: да, братцы вы мои… Вскинулся, присел рядом с Гуруком и Гриосом.
— А-а ведь я тебя зна-аю, — обратился он к чаттарцу. Говорил он по-тагрски, но чуть-чуть растягивая гласные. — А-а ты меня не помнишь?
Гриос молчал. Не до того было.
— Хорошо бе-егает твоя коняжка! Не продашь, коне-ечно? Жаль… Всё утро за ним гоняюсь! — объяснил кирасир окружающим. — Кабы не его ворона-ая…
— Впрочем, во-от что, — прибавил он, сделав надрывный глоток из фляги, — может, ты не против был
