– Здорово, педик! – Хамовато усмехнувшись, сказал он.
– И тебе не хворать, – ответил я.
– Чего тут делаешь? Наши-то все разъехались давно.
– Дела были.
– Знаю я твои дела, – ухмыльнулся Денис. – Пел следакам, как вас с Егором в жопы пердолили.
Я промолчал в ответ, стиснув зубы. Э, нет, рязанец. Это там, в казарме, где таких, как ты, озабоченных зверей, было слишком много, чтобы сопротивляться, я терпел и молчал. Даже тогда ни слова не сказал, перепуганный происходящим с Егоркой, когда ты принялся жестко трахать меня, наплевав на мои чувства. Тебе хотелось одного: запихнуть хрен в мясо, поворочать им внутри, чтобы залить потом всё спермой. То, что я живой человек со своими мыслями и чувствами, тебе было глубоко наплевать. Использовал меня по своему уразумению, как резиновую куклу. Я ненавижу тех, кто думает только о собственном благополучии, а тем более – во вред другим.
Но твоя власть надо мной кончилась. Она завершилась в тот день, когда я попросил лейтенанта взять меня с Егоркой под свою «опеку». Но ты, тупой деревенский мордоворот, об этом до сих пор не догадываешься. Ты понятия не имеешь, через что мне пришлось потом пройти. Что я вытерпел ради того, чтобы оказаться здесь, на вокзале, с билетом в кармане и надеждами на счастливую жизнь. И ни один гад на свете не сможет меня остановить на этом светлом пути.
– А я тут вот, – сказал Денис. – Всё никак не уеду. Сношаюсь с одной бабёнкой. В кафешке познакомились. Она постарше меня лет на десяток, ну это херня. Зато какая сладкая у неё щель, ух! И жопа большая и круглая. Не то, что у тебя, гомосятина, – он замолчал, опрокинул содержимое пластикового стаканчика себе в рот, зажмурился, понюхал рукав и заявил: – Ладно, пошли, педик.
– Куда? – Удивился я.
– В туалет, куда же ещё? Выебу тебя напоследок. Не бзди, тебе понравится, – бросил Денис и первым зашагал в дальний край зала ожидания, куда вёл указатель «М/Ж». Этот бесцеремонный тип даже не стал оборачиваться – он был абсолютно уверен в том, что я, словно покорная собачонка, поплетусь вслед за своим властным жестоким хозяином. Так я и поступил, следуя его приказу. Но только собачонка, что жила внутри меня, осталась там, в пределах воинской части. Об этом Денис даже не догадывался.
Он зашел в туалет, посмотрел, нет ли кого в кабинках. Затем занял крайнюю, у стены.
– Сюда иди, – потребовал громко.
Я сжал зубы и кулаки, но пошел на голос. Денис в это время уселся на унитаз, расстегнув ширинку и достав вялый пока ещё член. Посмотрел на меня, ухмыльнулся и показал глазами:
– Соси, педик.
– Хорошо, сейчас, – ответил я. Поставил спортивную сумку, в которой были мои нехитрые пожитки, на подоконник, что был слева. Потом вернулся в кабинку. Постоял секунду, глядя на то, как рязанец вальяжно развалился, широко расставив ноги, а после… на меня словно огненный шар свалился. Я видел всё дальнейшее со стороны и будто в замедленном кино. Вот я поднимаю правую ногу и изо всех сил сверху и чуть сбоку вниз бью тяжелым армейским ботинком по колену Дениса. Его лицо перекашивается от жуткой боли, я слышу хруст. И пока он тянет руки к разбитому месту, я то же самое проделываю с левым коленом. Снова хруст, и ор рязанца становится оглушающим. Денис валится на грязный, заплеванный, в следах экскрементов пол, но встать, я-то знаю, уже не сможет: я сильно повредил ему оба колена. Этот удар я выучил давно, только не было повода его применить.
Пока рязанец подвывает, пытаясь ухватиться за колени, от чего ему становится ещё больнее, я наклоняюсь и говорю спокойным голосом:
– Это тебе за то, что изнасиловал меня. Будешь помнить всю оставшуюся жизнь. И скажи спасибо, что не разбил тебе яйца.
Я беру сумку и выхожу из туалета. Через полчаса поезд мчит меня подальше от города, от расположенной в паре десятков километров от него воинской части. Хочу всё это забыть. Навсегда. И больше никогда не вспоминать. И я знаю: самое лучшее средство – встретить человека, рядом с которым начнется совершенно новая, счастливая жизнь.
Да, мне безумно жаль Егорку. Но я не психиатр, чтобы помочь ему вернуться из того измерения, куда его увел исковерканный насилием мозг. По крайней мере, он отомстил за нас обоих, пусть и такой тяжелой ценой. Я не оправдываю его поступок. Ведь парень тем самым перечеркнул свою жизнь, поставив на ней жирный крест. Надо было терпеть, чтобы потом сбежать, но Егорка, к сожалению, не выдержал этой жути.
Что ж, на этом наши пути-дорожки разошлись. Я ехал в вагоне и смотрел, как проносятся мимо дома, леса, поля. Путешествие в поезде всегда наводит меня на философский лад. Оно умиротворяет, и моя душа начала понемногу исцеляться.
Но после возвращения на гражданку оказалось, что исцеление происходит не так быстро, как мне того хотелось. Хоть и вернулся я к тётке Анастасии, которая провожала меня в армию, но довольно быстро понял: прежняя сельская жизнь, скучная и размеренная, не для меня. Огонь похоти, разожженный внутри меня лейтенантом Виталием, требовал подпитывать его. А где я в сельской местности найду хотя бы одного парня нетрадиционной ориентации?
Тут стоит заговорить об этом, и сразу получишь в морду. Церемониться не станут. Все как один яростные гомофобы. Так, словно это их, а не меня, почти каждый день сношал обладатель крупного члена, порой делая так больно, что у меня слезы из глаз лились и возникало ощущение, будто в меня вонзается здоровенная дубинка. Хотя, если не придираться к словам, так и было.
Впрочем, я рад, что больше этот огромный фаллос никому больно не сделает. Никогда. Есть поговорка, что о покойниках либо ничего, либо только хорошее. Это вранье. По-настоящему она звучит так: о мёртвых либо ничего, либо правду. Я бы много чего мог порассказать о почившем в бозе лейтенанте. Но в селе излить душу мне было попросту некому, и, промучившись три месяца, я решил податься в город.
Тётка Анастасия благословила меня и на этот раз. Женщина она умная, понимающая. Видела, как трудно мне приходится. Места родные вокруг, а работы нет. Да и чем заниматься? Становиться трактористом? Потом найти какую-нибудь девушку из местных, жениться, родить детей, а после до конца своих дней мотаться в город, чтобы тайком трахаться с какими-нибудь встречным-поперечными геями?
Я представил себе такую жизнь, и мне стало страшно. Не хочу. Не желаю превращаться в подобное существо с задавленными желаниями. Если слишком долго запихивать себе поглубже мечты о настоящем счастье и сексуальные фантазии, это добром не кончится. Кто знает: может, лейтенант Виталий в зверя превратился по этой причине? Что его похоти в юности выхода не давали? Потом он поступил в офицерское училище, и лишь став командиром, начал мстить за своё прежнее безрадостное существование, превратившись в садиста.
Я уехал в город и, пользуясь тем, что позади была армия, и это давало определенные, пусть и небольшие, льготы, поступил на заочное отделение в университет, параллельно работая в небольшой торговой компании экспедитором. На деньги, которые у меня оставались после службы, снял однокомнатную квартиру на окраине города, и вот тут-то, что называется, меня переклинило. Я купил ноутбук, завел страницу на сайте гей-знакомств и подался во все тяжкие.
