с вещами в безопасном месте. Я перевязал ногу и, вырезав костыль из ствола молодого дерева, стал кое-как медленно передвигаться к реке и обратно, потом наловчился и стал уже довольно бойко двигаться по долине, исследуя все ее закутки. Прошло четыре дня, и я уже стал волноваться. В ночь четвертых суток вдруг стал слышен странный рокот, доносившийся со всех сторон, но все же, хотя я и не уверен, в большей степени он доносился с той стороны, куда они ушли. Сначала я подумал, что близится землетрясение, такое когда-то наблюдалось на Кавказе, но мой проводник-сван очень серьезно говорил, что это духи гор что-то не могут между собой поделить: «В это вреэмя лучше сыдэть дома и нэ висовыват нос, а нэ то будэшь и бэз носа и бэз нычего», – так он говорил, и мы день пережидали в его сторожке, где он обычно живет, когда охотится или пасет овец.
По всему выходило, что духи гор заметили ребят, и я стал пытаться привлечь их внимание в мою долину. Ковыляя от куста к кусту, падая и ругаясь, я собирал по веточке хворост и выкладывал его посреди долины в виде мальтийского креста. Спустя часа три мой крест вспыхнул, и я ходил вокруг него, взывая к духам гор и бросая в огонь крупу, изюм и лавровые листья…
К утру рокот прекратился и около полудня я увидел на вершине перевала двух людей. Они шли каждый сам по себе, не страхуя друг друга и не переговариваясь. Это было странно, я взял бинокль и, разглядев, узнал Бехли и Тимура. Вскоре они подошли к палатке и сели, опять же – каждый сам по себе. Первым заговорил Бехли:
– Жрать хочу!
– Сейчас будет, – ответил я.
– Не давай ему, – сказал Тимур, – пусть жрет то, что у нас украл!
– Ты чего, с дуба рухнул? – спросил я, а у самого холод прошел по всему телу. – Чего это ты наехал вдруг?
– Ты молчи, – сказал Бехли, – ты там не был, вот и молчи, жрать давай!
Я сел молча на землю и стал наблюдать, что будет дальше.
– Чего вылупился?! – закричал Тимур на Бехли, – Не жалоби меня! Он бы всех нас за собой утянул! Видал, какая глубина там?
Бехли молчал, а потом подскочил и с размаху ударил Тимура кулаком в лицо.
– Это ты, падла, подстроил, что он в воронку ушел! Я, гад, за тобой все время смотрел. Воронка там получилась, где ты круг протоптал! От волков, говорит, круг такой помогает. А какие тут волки? Тут, поди, как на Марсе, и червяков-то нету!
Тимур сел, отер лицо и затем заорал:
– Заткнись! Ты-то б уже не гавкал! Когда они появились, кто сопли распустил? Кто кричал, что это, мол, он меня сюда привел, заберите его, а меня не троньте. А? Или не было этого?
Бехли молчал, тупо глядя в землю.
– Молчишь, гнида? Вот и молчи! А кольцо я правильно протоптал, от нечисти, вроде тебя!..
Теперь они оба молчали, а я с ужасом смотрел сзади и понимал, что всему пришел законный конец. Я отчетливо понимал, что, по сути, передо мной сидят мертвецы, дни которых сочтены. Ни у одного из них не было вокруг тела никакого такого характерного свечения, как нет его у мертвого пня… Я достал фляжку спирта, налил в кружки и дал им обоим. Они выпили и почти сразу повалились и заснули крепким сном. Я сразу понял, что они уже, наверное, суток двое не спали, гонимые какими-то кошмарами, рожденными где-то в чреве того дьявольского места, издревле обходимого всякими путешественниками. Было также очевидно, что Кар погиб при каких-то странных обстоятельствах, перевернувших мозги моим бывалым друзьям.
Они проспали почти сутки, и затем мы двинулись в обратный путь. Нужно сказать, что по дороге обратно было много странного. Первое время нас сопровождал какой-то черный треугольник, который временами трансформировался в серебристый шар или даже – в тороид, и который улетал тотчас же после прочтения молитвы. Затем я стал замечать каких-то людей, неподвижно сидящих и глядящих на нас сверху. Они были в темных одеждах, и их было довольно трудно различить на фоне гор, но я постоянно чувствовал на себе их внимательный напряженный взгляд. Но все это ничего в сравнении с последним событием.
Мы пересекали афгано – советскую границу и это, как мне казалось, было намного проще, чем когда мы шли туда. Пограничники прошли, даже не взглянув в нашу сторону, когда вдруг Бехли поднялся во весь рост и побежал. Что говорить… Сначала последовали уставные окрики, а затем две автоматные очереди. Бехли упал вниз лицом и замер. Мы же двое суток отсиживались, и лишь затем перешли.
С Тимуром я больше не виделся, я лишь один раз встретился с его женой, и она показала мне его письмо. Это произошло примерно через полгода после нашего возвращения. Письмо было стандартное, с просьбой его простить и больше никогда не разыскивать. Жена говорила, что его уходу предшествовал рентгеновский снимок легкого, на котором обнаружилось пятнышко неправильной формы. Врачи отводили глаза, что-то мямлили насчет бронхита, говорят, что Тимур, чуть не побил рентгенолога, и тогда тот рассказал ему все. Что может быть страшнее смерти? Только жалкая, позорная смерть на глазах у всех. Как мог Тимур позволить людям жалеть себя, лгать, а затем умереть в жутких болях, беспамятстве, наркотическом бреду… Нет, это было невозможно. Он заранее купил билет на самолет, а затем, когда все ушли на работу, он позвонил из автомата на улице, убедился, что дома никого, зашел, взял свой походный скарб и ушел навсегда. Теперь все его близкие находятся в странном положении, ибо он лишил их права на свою могилу, более того, даже поминки теперь – это занятие не для них, ибо неизвестно жив ли он или же мертв. Вдруг врачи ошиблись, и на снимке и впрямь был виден бронхит? Я знаю, куда он пошел, приземлившись на забытом Богом аэродроме. Мы были там довольно давно. После долгого трудного дня, он, снимая с себя мокрую куртку, вдруг совершенно серьезно сказал, что здесь он, наконец, нашел то место, куда можно было бы прийти умереть. Тогда я был слишком уставшим, чтобы воспринимать все сказанное серьезно, и лишь теперь я совершенно точно знаю, куда он пошел. Нет, я вам ни за что не открою, где находится это место, ибо каждый человек может умереть там, где он хочет.
Уход Тимура явился последним звеном в цепи этой печальной
