Ради этой светлой цели профессор Сидоров готов итти на всяческие жертвы: – даже утверждать то, против чего сам горячо протестует. Пропадай весь мой конструктивизм, пусть украшают книгу, – это нужно народу, этому чудесному несознательному ребенку.
Успокойтесь, профессор. Положение не столь трагично. Вы упустили маленькую подробность.
Не народ, а господа на народном горбу возседающие любят художественно украшенную книгу. Они, а не народ покупают книгу в роскошном издании. Они, а не народ гоняются за книгой как за бабочкой. Они, а не народ дарят любимому существу на елку красивую книжку чорт его знает про что написанную. Они, а не народ кладут эти красивые книги не читая в гостинную на полку. Спросите книгопродавцев, для кого издаются дорогие монографии Фаллилиева, Канчаловского и др. Для народа или для нэпманов? Вы убедитесь, что ваши наблюдения не точны.
Но может быть скажут: «Все так. Но народ хочет покупать эти роскошные книги, только не может, не имеет средств. Надо сделать так, чтобы он их имел и мог бы удовлетворять свою потребность в красоте».
Другими словами, – давайте приучать народ покупать книги за их красоту, дарить их любимым существам, класть не читая в шкаф, – давайте привьем ему вкусы свергнутых им хозяев.
А вот мы, конструктивисты и производственники, думаем иначе. Мы полагаем, что если у народа заведется лишний трудовой грош, который можно истратить на книгу, то пусть этот грош идет не на то, на что шли рубли эстетствующих толстосумов, не на художественное украшение книги, а на поднятие техники печатного дела, – на то, чтобы книга лучше печаталась, чтобы она была лучше сделана. И мы уверены, что в этом мы вполне сходимся с пожеланиями народа, той его части, которая еще не введена в заблуждение эстетическими проповедями любвеобильных профессоров.
II.
Но допустим, что профессор Сидоров ошибся, что принципом конструктивизма не грозит никакой опасности со стороны влюбленного в красоту народа. Обратимся к расмотрению этих принципов в том виде как они даны в книжечке профессора.
Приступая к изложению искусства книги профессор Сидоров прежде всего оговаривается, что бумага и формат
«к искусству книги в точном смысле не относится».
Почему? А очень просто – во первых:
«Мы здесь сталкиваемся с такой областью, где самые лучшие наши пожелания могут остаться бесплодными в силу обстоятельств. Бумаги может не быть не то что хорошей, а и бумаги вообще».
Ясно, что и формата тогда никакого не будет. Но также ясно, что и книги не будет, и что эта беспорная истинав равной мере относится к любому элементу книги: – шрифту, краске.
Во вторых – кто ее знает
«какая бумага вообще лучше»?
и какой формат предпочтителен.
Плохо когда бумага толста, плохо когда тонка; неприятно если книга тяжела, неприятно когда легка.
«Бумага слишком белая действует на глаз раздражающе. С другой стороны читать на цветной бумаге никогда не бывает особенно приятно».
А формат?
«Книги приближающиеся своим форматом к квадрату, нас не удовлетворяют, кажутся слишком широкими. Книги высота которых приблизительно в двое больше ширины кажутся слишком высокими. Наилучший формат где то (!) посредине».
Были где то хорошие форматы (Франция), удобные, но и они
«в конце концов (!) надоели».
Говорят, что можно пользоваться законом золотого сечения. Но,
«в этом легко запутаться и мы не будем тут останавливаться».
Ладно. Пойдем дальше.
III.
«Начинается настоящая область книжного искусства».
Набор, верстка.
Ожидаем, что пойдет речь о шрифтах, о выборе шрифта в связи с характером издания (научная книга, учебник, беллетристика, детская, справочник) об «игре шрифтами» для выделения особо важных частей текста, о заголовках и т. п.; т.-е. о том, что должно интересовать всякого, понимающего книгу, как «чтиво».
Ничего подобного. Речь идет о гораздо более высокой материи.
«Книжное искусство давно уже вполне правомерно (!) сравнивали с архитектурой. Как там так и здесь на первом плане (!) стоит задача называемая тектонической».
И дальше, как по маслу.
«Нижнее белое поле – это фундамент… Ему по этому надо быть шире остальных полей… Боковое поле внутренней стороны, более близкое к корешку книги сливается с соседним боковым полем встречной страницы в одно поэтому в отдельности этому боковому внутреннему полю надо быть уже внешнего краевого поля… Полю подобает быть рамой печатного текста и если рама слишком широка, она также убьет текст, как и в том случае, если через-чур узкая, не сумеет удержать его в отведенных границах».
А чтобы вам ясней была эта «тектоническая» премудрость –
«отодвиньте любую раскрытую хорошо напечатанную книгу от ваших глаз на такое расстояние, чтобы слова и строки сливались в общее пятно.»
Какая ослепительная мысль!
Мы, наивные, думали, что достоинства хорошо напечатанной книги выступают при рассмотрении ее на близком растоянии, при чтении. Оказывается нет. Надо слить все буквы и строки в одно общее пятно и строить из этого черного сплошника плюс белые поля архитектурные здания. В этом оказывается искусство книги.
Но в таком случае, при чем тут книга? Причем читаемый текст? Не проще ли взять белый лист бумаги и располагая на нем черные пятна решать «тектонические» проблемы. Ведь если все буквы и строки слиты в одно общее пятно, то совершенно же безразлично, что в это пятно слилось: – мудрые мысли ученого, вдохновенные стихи поэтов, чудесные детские сказки, адреса телефонных абонементов или сведения о движении товарных цен на зерновые хлеба.
Ведь только при этом условии можно белые поля и черный текст рассматривать, как равноправные элементы некоего архитектурного построения и толковать о фундаменте, о раме, и о законах цветового сочетания. Только тогда получают некоторый, эстетический, смысл эти сакраментальные «поэтому надо». В противном случае вся тектоника летит к чорту, и единственный полноправный хозяин страницы, текст, забирает себе столько места, сколько ему надо и как ему надо, совершенно не считаясь с «художественными» интересами подвластного ему белого поля.
Но какое дело профессору Сидорову до текста? Говоря о виньетках и заставках он восклицает:
«Украшающая вершину страницы заставка пусть помнит закон полей о котором мы говорили. Пусть помнит оканчивающая страницу концовка, что ее дело дать успокоение глазу, поставить последнюю зрительную точку для читателя. Пусть помнят художники украшатели, что виньетка и заставка должны логически откликаться на ту же прозрачную комбинацию набора, которая дана печатными строчками».
И тут же
