чертовски глупо.
Но она была… невинной.
— Я знаю, — сказал я, вешая трубку.
Алекс пошла в ванную, чтобы переодеться, пока я смотрел на форум на своем ноутбуке. Я не знал, что за людей она знала в даркнете. Все люди, которых я знал, которые регулярно им пользовались, были отбросами общества. Но если Алекс сказала, что там есть хорошие парни — искатели правды, борцы с самосудом, кем бы, черт возьми, она их ни считала, тогда я должен был доверять ей в этом. Мне просто хотелось, чтобы они обратили на это внимание. Что бы они предложили какие-то решения.
Потому что у меня с этим было полное дерьмо.
Я собирался отвести ее в тот вагон, потому что у меня не было выбора. А потом, черт возьми, я знал, что там произойдет. Мне нужно было спасти ее. И мне нужно было спасти его. И я понятия не имел, как мне это сделать. Или даже если бы мне дали такую возможность. Насколько я знал, он собирался привести меня туда, чтобы застрелить. Это был его стиль. Убить Шотера. Пытать Алекс. Потом убить меня. Он питал слабость к ярким проявлениям насилия. И ему нравилось знать, что он проникает тебе под кожу.
Поэтому мне нужно было дать понять, что Алекс ничего для меня не значит.
Я не был уверен, насколько хорошо я справлюсь с этим, но я должен был попытаться.
Шот, ну, это была совсем другая история.
Он знал, что Шотер был хорошим вариантом, которого можно взять и удержать, и он уже знал о нашей связи. Нельзя было притворяться, что он ничего не значил для меня.
Он ожидает, что я захочу защитить его.
Я слышал, как Алекс вернулась из ванной в грязной одежде, держа в руках ботинки.
— Я знаю, что должна быть одета в то, что было на мне, когда ты забрал меня, но мне больше негде хранить героин, — небрежно сказала она, пожимая плечами.
— Я не думаю, что он заметит такие детали, — сказал я в ответ, наблюдая, как она села рядом со мной и надела ботинки, держа шнурки достаточно свободными, чтобы ее рука могла скользнуть в них, если понадобится.
По-прежнему никакой реакции. Все еще настолько хладнокровно, насколько это возможно, относится ко всей ситуации.
Если каким-то чудом мы оба переживем эту ночь, я намеревался выяснить, что с ней не так. Какую жизнь она вела, чтобы быть такой собранной перед лицом собственной смерти?
Какой человек не испытывает по этому поводу хоть какого-нибудь горя?
Черт возьми, если бы я был чертовски уверен, что смотрю в дуло, заряженное пулей с моим именем на ней, даже я бы что-то почувствовал. Подумал бы обо всех сучках, которых я не успел трахнуть. Обо всем виски, которое я не успел выпить. Обо всех отпусках, которые я никогда не брал. Обо всех планах на старость, и о том, что этого никогда не будет. Может быть, подумал бы о том, что у меня не будет шанса найти какую-нибудь сучку, которая мне достаточно понравилась бы, чтобы пристегнуть мой член и позволить ей делать мне минет, чтобы свести меня с ума на следующие двадцать лет.
Еще о чем-нибудь.
Каждый должен хотеть жить для чего-то.
Как гласит старая поговорка… Алекс собиралась умереть ни за что (прим перев.: live for everything, die for nothing — живи ради всего, умри ни за что).
— Ты возьмешь какое-нибудь оружие? — спросила Алекс, и я заметил, что она пристально смотрела на меня. Как долго, я понятия не имел.
Я кивнул, вставая с дивана и направляясь к шкафу на кухне, который был небольшой кладовкой. Я распахнул дверь, чувствуя присутствие Алекс позади себя, заглядывающую на четыре полки с оружием, боеприпасами, ножами, электрошокерами, наручниками, цепями, кастетами — всем, что нужно. У меня все еще был мой Дезерт Игл в грузовике, и он собирался вернуться обратно за пояс, но я схватил нож и сунул его в карман, схватил второй пистолет и ремень, чтобы надеть на лодыжку.
Если бы я не повернулся и не наклонился, чтобы прикрепить ремень к лодыжке, я мог бы не увидеть, как Алекс схватила перочинный нож и сунула его в ботинок, в котором не было героина.
— Я выгляжу слишком чистой? — спросила она, когда я встал.
Я почувствовал, как мои брови сошлись вместе, глядя на ее запыленную одежду. — Что?
— Мое лицо, руки и волосы. Я слишком чистая? Может, мне попытаться немного испачкаться?
При этих словах я почувствовал, как на моих губах заиграла улыбка. — Немного взбодрилась?
— Да. Так что это было убедительно.
— Убедительно для чего, куколка?
— Что ты держал меня в плену, как велено.
— Задача состояла в том, чтобы схватить тебя и удержать. Никто не говорил, что я не могу позволить тебе принять душ и поесть.
— Ох, — сказала она, глядя в окно.
— Ты в порядке? — спросил я, глядя на ее сдвинутые брови.
Она повернулась ко мне со странной маленькой ухмылкой. — Я думаю, что это такой же хороший день, как и любой другой, чтобы умереть, верно? — как будто почувствовав, что это было неправильно, она поспешила сменить тему. — Шотер говорил так, как будто с ним все было в порядке?
— Он подшучивал над приставленным к нему охранником, ему разбили лицо, пока мы разговаривали. Так что, да, он в порядке.
Ее бровь поползла вверх. — Быть избитым — это… хорошо?
Я почувствовал, как мое плечо дернулось. — Шот — умник с острым языком. Если он все еще не засовывает ногу себе в рот, они его еще не сломали.
— О. Хорошо. Так… он будет там? — спросила она напряженно. Как будто она знала, что это серьезное осложнение.
— Да.
Она подняла руку и провела ей по своим почти сухим волосам, заставляя их мягко соскользнуть. Она вздохнула, кивнула, принимая ситуацию. — Ты вытащишь его оттуда, — уверенно сказала она.
— Куколка, у меня есть не только он…
Она подняла руку, и это был такой нелепый жест (кто теперь поднимает руки, чтобы заставить людей замолчать?) что я замолчал и поднял бровь.
— Ты беспокоишься о своем друге. Прежде всего. Не попадай в неприятности из-за того, что я облажалась и попала в плохую ситуацию. Это не твоя работа — исправлять это. Так что позаботься
