произнесения, равно как и от выпадения из окна. Эсбэшники споткнулись о спину Васи Даля и солидарно устремили свои взоры на красное, как знамя октября, лицо, минутно появившееся в проеме окна. Человек уцепился за раму руками, сосредоточив взгляд заплывших глазок на компании под окнами. Обрадовался:
– Земляки! Я своих за версту чую! Как жизнь?!
В потном и блестящем лице могучая троица признала господина Голопузикова, молча кивнула и вновь двинулась по следу, во тьму.
****
Утром Петрович с довольным видом насвистывал "Тореадор, смелее в бой" и лавировал между столами, тумбами и креслами, запрудившими коридоры хмурого здания на улице Красной Конницы, где располагается главное отделение милиции Заруханска. Это генерал Земляничкин с какого-то перепоя решил обновить мебель сотрудникам. Петрович еще думал, чем обусловлен такой поступок, когда вдали показался он сам, в компании Васи Даля, еще двоих эсбэшников мэра – Феди и Сени. Они вели под руки грязного, пьяного человека с выбивавшимся из-под кепки чубом.
– Аааа, Петрович! Здравствуй, дорогой! – генерал радушно распростер объятия, потряс старшего лейтенанта за плечи и настойчиво затолкал в кабинет. Там он усадил его в кресло под удивленным взглядом Герасима, вылезшего из-за компьютера.
– Сиди, сиди ж ты! Я, так сказать, по-домашнему, без лишнего шума, так сказать, зашел побалакать о том, о сём…
Под взглядом Земляничкина у обоих по спине поползли мурашки.
– Вот этого вот супчика ребята вчера ночью взяли. Зовут его зовуткою, а величают уткою. Ребятушки похлопотали, да мне и донесли… Какие оборотни в погонах засели в МВД.
– Это они могут, спецы недоделанные, – угрюмо фыркнул Петрович. – Доносить они мастера. Но и мы в деревне Большие Ниндзюки не привыкли ударять носом в грязь, ведь мы происходим от самурая Такоёгу Вногу! У меня уже готово письмо министру обороны обо всех ваших похождениях. Да-да, ему интересно будет узнать ваши пальчики на дверцах коммутатора, элеватора, экскаватора и на контракте о продаже десяти тонн зерна Китайской Народной Республике! Ст0ит Герасиму Андреевичу нажать на кнопочку факса…
Генерал нетерпеливо махнул рукой:
– Ладно, Бог с вами, не серчайте. Я же только предупредить хотел. Ну, миру мир?.. Да не дуйтесь. Верните бумаги. И всё будет забыто .
–Ну уж нетушки! Пусть у нас полежат, на всякий пожарный! – следователь Сёмин осмелел, уверовав во всесильность своего пальца, ежели которым ткнуть в кнопку – начнется звездопад с погон начальства.
***
Когда они ушли, Петрович передразнил их гадкую ухмылочку и посерьёзнел.
– Победу надо отметить! – расцвел Герасим и выудил из внутреннего кармана своего болотного плаща солдатскую фляжку, в которой что-то по-боевому булькало.
– Не время, – Петрович посмотрел в глаза Сёмину магическим взглядом заклинателя змей, так что капитан чуть не захлебнулся глотком коньяка. – У меня билет на концерт давно куплен, не хотелось бы пропускать из-за этой дряни желторотой Баха и Брамса. Бывай, старик. Неделя была ничего себе, желаю приятно отдохнуть с семьей на выходных.
Петрович оставил оторопевшего Сёмина наедине со спиртным соображать, с каких пор старший лейтенант стал ходить на концерты?..
В семь вечера тот уже был на площади Ленина, под раскидистым тополем, в его тени достал рацию, вывинтил телескопическую антенну и произнес в пустоту только одно слово: Давай!
Петрович не ожидал такого результата и даже испугался, перекрестил под тельняшкой пузо. Перестарались пиротехники. На площади дико рвануло и осветило окружающие дома. С деревянного корпуса, где было общежитие эсбешников, страшной силой сорвало в воздух крышу, зазвенели разлетающиеся оконные стекла, выбило ударной волной и сломало двери, в почерневший зев неба под луну швырнуло красные горящие тряпки и доски.
Он постоял еще в темноте и пошёл на концерт в филармонию. Надо же было обеспечить себе алиби?
Слушай, Ленинград
Синоптики напророчили мощный антициклон с востока. Дождь хлестал без перерыва, ветер гнул и ломал деревья. Пан Заможский отказался брать машину у друга и купил билет на поезд. Вот уже третью весну он возвращается из Витебска на север, на дачу, по делам. Едет сначала в город, а потом электричками, и там до поздней осени всё хлопочет, одно, другое. Но надо еще доехать.
В плацкарте узкие и жесткие постели. В вагоне спят уже все давно. Где-то воет, заходится в плаче ребенок. Дождь всё барабанит по стеклам, заливается в невидимую щель, каплет на откидной пластиковый столик. Дребезжат ложки в стаканах. За потоками воды не разобрать, где едешь. За окном тьма, черная, жирная, ориентируешься больше на звук. Мелькают чужие станции. Пролетают огоньки. Гудят встречные локомотивы.
Монотонный стук колес не в силах убаюкать старого упыря. Он сидит неподвижно, в дальнем темном уголке, за шторкой, под зеленой светящейся надписью "запасный выход" и мучительно логарифмирует. Можно ли сказать, что он не чувствует боли? Тогда это колотье в боку, видимо, фантом? И вся жизнь его после собственных похорон – фантасмагория, череда фактов, которых он был не свободный участник, а лишь сторонний наблюдатель?
Когда впервые покидаешь родной тебе город, кров, приютивший тебя, только бесстрастный космос один преследует холодным оком. Александр Феликсович каждую ночь уделял обязательному анализу ретроспективы своих действий и бездействий. Можно ли сказать про киборга, что у него есть воспоминания? Архивы памяти аналогичны частной кинохронике? Или потокам мыслей живого человека?
Первая поездка за рубеж, в 2013, многим показалась бегством. На каждой остановке, при каждой рутинной проверке документов пан Заможский боялся, что всё раскроется. Быть наследником такого Прошлого, быть придворным фаворитом Принца Пиявок, его левой рукой и – пособником его гибели. Это постоянно озираться и кутаться в шарф, надвигая шляпу на глаза. Это подозревать каждого, кто без задней мысли проследит за тобой взглядом. Видеть во всем не совпадение, но руку Инквизиции. Вот идет чудак-человек! А под тобой земля горит незримым пламенем. И в голове – хор голосов, эхо проигранной войны и выдержки из приговора трибунала.
По привычке нашарил в кармане пиджака сигареты. Воздух с присвистом вышел из-за плотно сжатых титановых челюстей, любой бы принял звук за вздох. Имитация. Подделка. Вспомнил, что правила опять изменились, и в российских поездах курение запрещено. Саквояж с ампулами кровезаменителей, лавандовое мыло и доведенная до автоматизма мимикрия. Вот всё, что осталось у бывшего министра после раздела республики.
Пан Заможский отодвинул зеленую занавеску из дешевой синтетики, тонкими пальцами в лиловой перчатке придержал, как занавесь в театре. Вся его затянувшаяся земная жизнь – череда потерь. Борьба с энтропией. Каждую секунду жадный космос откусывал от него по кусочку. Вот возьмем эту повышенную влажность и кислород в атмосфере. Для
