в Вашингтон и поселились в маленьком доме без лифта неподалеку от Восточного рынка.
Сегодня утром Джек проснулся в таком отчаянии, какое не испытывал с тех пор, как Кейт четыре года назад ушла от него, когда до него где-то через неделю вдруг дошло, что она больше не вернется. И вот сейчас, когда впереди маячила свадьба, Грэм решил, что ему просто необходимо повидаться с Кейт. Он не мог, не хотел дать этому огоньку погаснуть — по крайней мере пока что. Весьма вероятно, из них двоих он один чувствовал, что сохранилась хоть какая-то искорка. И пусть у него не хватило мужества оставить ей сообщение на автоответчике; он решил, что, если так пожелает судьба, они с Кейт встретятся на Променаде, среди толп туристов и местных жителей. На том он и остановился.
До того как они с Кейт столкнулись, Джек бегал больше часа, всматриваясь в толпу, ища лицо с фотографии в рамке. Он заметил Кейт за пять минут до их столь резкой встречи. Если б частота его пульса уже не удвоилась вследствие физической нагрузки, это произошло бы в то самое мгновение, когда он увидел ее, бегущую легко и свободно. Джек не собирался причинять Кейт физическую травму; однако именно из-за растянутых связок голеностопа она сейчас сидела в его машине, именно поэтому он вез ее домой.
Забрав волосы назад, Кейт сделала хвостик с помощью резинки, которая была у нее на руке.
— Ну как твоя работа?
— Нормально. — У него не было никакого желания говорить о работе. — Как твой старик?
— Тебе это знать лучше, чем мне. — Кейт не хотела говорить о своем отце.
— Я не видел его с тех пор, как…
— Тебе повезло.
Она погрузилась в молчание.
Джек покачал головой, дивясь на себя: ну как у него хватило ума завести разговор о Лютере! Да, он надеялся на то, что за эти годы отец и дочь восстановят отношения… Очевидно, этого не произошло.
— Я слышал о тебе в прокуратуре потрясающие вещи.
— Точно.
— Я серьезно.
— С каких это пор?
— Все рано или поздно взрослеют, Кейт.
— Только не Джек Грэм. Пожалуйста, господи, не надо!
Свернув на Конститьюшн-авеню, Джек направился к вокзалу Юнион. И спохватился. Он знал, куда ехать, но не хотел делиться этим с Кейт.
— Кейт, я тут заплутал. Куда дальше?
— Извини. Вокруг Капитолия, по Мэриленд и налево на Третью улицу.
— Тебе нравится этот район?
— При моей зарплате очень даже нравится. Дай-ка я сама догадаюсь… Ты, наверное, живешь в Джорджтауне, правильно? В одном из тех больших федеральных особняков с комнатой для прислуги, так?
Грэм пожал плечами.
— Я никуда не переезжал. Живу там же.
Кейт удивленно уставилась на него.
— Джек, что ты делаешь со всеми своими деньгами?
— Я покупаю все, что хочу; просто желания у меня скромные. — Он посмотрел ей в глаза. — Слушай, как насчет стаканчика сливочного мороженого с карамелью?
— В этом городе такой больше не купишь, я уже пыталась.
Усмехнувшись, Джек развернулся под сердитые сигналы других водителей и помчался в обратную сторону.
— Похоже, ваша честь, вы старались не слишком усердно.
* * *
Полчаса спустя Джек свернул к стоянке перед домом Кейт. Обойдя вокруг машины, он помог ей выйти. Лодыжка распухла еще больше. От рожка сливочного мороженого почти ничего не осталось.
— Я помогу тебе подняться наверх.
— Ты и так потратил на меня уже много времени.
— Это я повредил тебе лодыжку. Помоги мне хотя бы частично искупить свою вину.
— Джек, не надо.
Грэм узнал этот тон даже по прошествии четырех лет. Виновато улыбнувшись, он отступил назад. Кейт стала медленно подниматься по лестнице. Джек уже садился в машину, когда она обернулась.
— Джек!
Он поднял взгляд.
— Спасибо за мороженое.
Она скрылась в подъезде.
Отъезжая от дома, Грэм не увидел мужчину, стоящего в рощице у въезда на стоянку.
Выйдя из тени деревьев, Лютер посмотрел на здание.
За два дня его внешность разительно изменилась. К счастью, борода у него отрастала быстро. Волосы были коротко подстрижены, а то, что осталось, накрыла шляпа. Черные очки скрывали его проницательные глаза, а поджарое тело спряталось под мешковатым пальто.
Лютер надеялся перед отъездом еще раз увидеть дочь. Он был потрясен, увидев Джека; но, впрочем, это было к лучшему. Парень ему всегда нравился.
Он плотнее укутался в пальто. Ветер усиливался, погода стояла холоднее, чем бывает обыкновенно в Вашингтоне в это время года. Лютер посмотрел на окно квартиры дочери.
Квартира номер четырнадцать. Уитни хорошо ее знал; он даже несколько раз бывал в ней (разумеется, без ведома дочери). Для него стандартный замок во входной двери был детской игрушкой; кому-нибудь потребовалось бы больше времени, чтобы отпереть его ключом. Лютер садился в кресло в гостиной и смотрел на сотни разных предметов, каждый из которых нес в себе годы воспоминаний, иногда хороших, но по большей части разочаровавших его.
Иногда Лютер просто закрывал глаза и изучал все запахи, присутствующие в воздухе. Он знал, какими духами пользуется Кейт, — неброскими, и совсем чуть-чуть. Мебель была громоздкая, прочная и порядочно изношенная. В холодильнике, как правило, царила пустота. Лютер морщился при виде содержимого шкафчиков, скудного и нездорового. Кейт содержала все аккуратно, но не в образцовом порядке; квартира выглядела жилой, какой и должна была выглядеть.
И ей очень много звонили. Лютер слушал, как некоторые из звонивших оставляли сообщения на автоответчике, и ему хотелось, чтобы дочь выбрала другую жизненную стезю. Сам будучи преступником, он прекрасно знал, как много по ту сторону закона самых настоящих уродов. Но сейчас было уже слишком поздно советовать своему единственному ребенку менять профессию.
Лютер понимал, что у него странные отношения с дочерью; впрочем, он считал, что заслужил это. Перед глазами у него частенько появлялся образ его жены: эта женщина любила его и все эти годы была рядом; и ради чего? Ради боли и унижений. А затем — ранняя смерть, после того как она все-таки одумалась и развелась с ним. Лютер снова задумался, уже в сотый раз, почему он продолжал заниматься преступной деятельностью. Определенно, дело было не в деньгах. Уитни всегда жил просто; значительную часть своей добычи он просто отдавал. Образ жизни, который он для себя выбрал, свел в могилу его жену и прогнал дочь. И в сотый раз Лютер так и не нашел ответа на вопрос, почему он продолжал воровать у богатых, бдительно защищающих свою собственность. Быть может, только ради того, чтобы доказать, что он это может?
Лютер снова посмотрел на окно квартиры дочери. Он не был рядом с ней
