И. Мандельштам. «Классика в неклассическое время…»Оля Рубович остановилась в гостинице – не хотела и не могла заставить себя войти в квартиру Милочки. Их квартиру. Но войти все равно пришлось – человек из полиции, капитан Астахов, попросил разрешения осмотреть личные вещи сестры. Она показала ее комнату, а сама села на диване в гостиной. В последний раз она была здесь два года назад, когда умер отчим. А теперь ушла Милочка… умерла такой страшной смертью. Алевтина сказала, отец забрал ее к себе… свою любимицу…
Оля позвонила Алевтине, когда приехала. Та обрадовалась и расплакалась. Они встретились в тот же день, посидели в кафе на площади. Алевтина еще больше сдала: располнела, почти вся голова седая. Все выспрашивала, что уже известно. Оля сказала, что разговор со следователем только завтра. Она еще ничего не знает. Милочка пару недель назад пригласила ее на свадьбу, рассказала, что жених – хороший парень, очень любит ее, и медовый месяц у них будет в Мексике.
Алевтина слушала, подперев щеку рукой: пригорюнилась.
– Такая молодая! – сказала она, вздыхая. – Жестокая смерть! Нет чтобы забрать старую перечницу вроде меня… Может, вернешься? Теперь ты одна осталась, твой дом здесь. Нечего делить…
– Я не одна, – сказала Оля.
– Замуж вышла? – обрадовалась Алевтина. – За ихнего или нашего? Хороший человек?
Оля улыбнулась:
– Не вышла.
– А как? – удивилась Алевтина. – Просто так живете? Без венчания?
– Нет. Аля, у меня сын…
– У тебя ребенок? – всплеснула руками Алевтина. – Ты ж никогда не говорила! Большой?
– Большой. Девять лет.
– Девять? – Алевтина смотрела на нее испытующе.
Оля кивнула.
– Ну девка! И ни словечка! Как зовут?
– Саша.
– Понятно… – не сразу сказала Алевтина. – Почему ж не привезла? С кем он там?
– С подругой. Не хотела, чтобы он видел похороны. Да и занята буду…
– Наследством?
– Не до наследства. Похоронить надо по-человечески, поминки… Допросы тоже… наверное. – Оля промокнула глаза салфеткой.
– Горе горькое, – вздохнула Алевтина. – Говорят, ее убили ножом, прямо во время праздника. У них праздник был, показывали одежду, и ее прямо там убили. Народу полно, пьют-гуляют, разве за всеми уследишь! Еще говорят, украшение пропало, женихов подарок, страшно дорогое. Вот как оно бывает: вроде все приличные люди, небедные, а ведь польстился ж кто-то, не побоялся лишить человека жизни из-за какой-то цацки. Ты жениха знаешь? Что за человек? Фото есть?
– Не знаю. Архитектор, кажется. Милочка говорила, хороший. Фотографии нет.
– Несчастье-то какое! Такая молодая, красивая… Принцесса! И ему не позавидуешь, жениху-то. Хорошо, что Павел Иванович ушел первый, не пережил бы. А тебе вот что я скажу: замуж надо! Замуж. А то докукуешься вроде меня… Одной плохо, некому заступиться, как сирота. Детвора выросла, и не нужна стала. Нет, сестра не гонит, конечно. Живи, говорит, сколько хочешь, не чужая, а только я же вижу! И комната лишняя им не помешает.
– Хочешь пожить в нашей квартире?
– Правда? – обрадовалась Алевтина. – Спасибо! А ты ее не продашь?
– Пока нет. Живи. Я скажу, когда можно переехать. Наверное, они захотят посмотреть… или обыскать.
– Компьютер заберут, – сказала Алевтина. – В кино всегда компьютер забирают…
Она нерешительно смотрела на Олю, словно хотела спросить о чем-то, но не решалась. Оля поняла и сказала:
– Алечка, это Сашин сын. Мой и Сашин.
Алевтина беззвучно ахнула; закрыла лицо руками и расплакалась…
– Ну-ну, перестань, моя хорошая! Сашка – замечательный мальчик, похож на Сашу. Я вас познакомлю.
– Как же так, Олечка? Почему же ты не сказала? Он хороший был, твой Саша. И Павел Иванович его очень уважал. Такое горе! Молодой, здоровый, красивый… Так любил тебя! Сердечный приступ на ровном месте, вот так живешь и не знаешь… В одночасье!
