от Максима.
– Очень красивая девушка, правда, Максим? Жаль, я не знаю, какой ты ее видишь, ведь для всех она разная. Ее внешность – это сочетание всех твоих представлений о женской красоте. Но поверь, узреть ее реальный облик ты бы не захотел. Ну ладно, все, можешь его не держать.
Девушка отвела взгляд от Максима, и он, сделав глубокий вдох, почувствовал, как его успокоенное сердце, снова забилось в бешеном ритме, и все самые неприятные чувства опять вернулись.
– Я хочу тебе кое-что напомнить, Максим. Да, думаю, ты и без меня прекрасно помнишь этот день и то время, когда в ваш дом постучалась настоящая беда. – Парень снова направил пульт на телевизор, и картинка сменилась. Максим увидел кадры, которые уже были в его памяти. Он увидел, как в постели лежала его больная мать.
– Однажды, будто бы из ниоткуда, на вас свалилось то, чего люди боятся больше всего, – болезнь. Ты прекрасно помнишь, как твоя мать заболела. Буквально за неделю из цветущей, симпатичной женщины она превратилась в засохший цветок, исхудала, ничего не ела, и все вокруг смирились с тем, что осталось ей недолго. Врачи разводили руками, они не понимали, в чем причина недомогания. По всем анализам она была полностью здорова. Никто не мог ничего сказать. Именно тогда и твоя мать, и ты поверили, по-настоящему поверили. Ненадолго, но все же поверили, что в мире существует то, чего вы где-то в глубине души так боитесь, но пытаетесь от этого отнекаться.
На экране возник образ женщины, страдающей от адских болевых ощущений. Что-то сжигало ее изнутри.
– Это мое любимо зрелище. Именно в эти моменты наружу выходит вся сущность каждого из вас. И, на удивление, вы оба: и ты, и она оказались хорошими людьми. Знаешь ли ты, о чем неустанно молила твоя мать?
– Вы что следили за нами?! – снова закричал Максим.
– Конечно, следили именно в этот момент. Он очень важен. Твоя мать просила лишь об одном: «Заберите меня, но не трогайте ребенка». Это не интересно. Гораздо интереснее звучало твое желание: «Пожалуйста, пусть моя мама выздоровеет. За это я готов отдать все, что угодно». Ты никогда не был верующим человеком, но именно тогда ты по-настоящему уверовал. Ты думал, что твои просьбы может услышать только Он, Всемогущий и Добрейший. Но ты ошибался! И вот, такое желание мне понравилось. Мама ведь твоя здоровее здоровых, да, Максим?
Чувство страха сменилось осознанием. По щекам Максима потекли горькие слезы. Он вспомнил, как его мать, действительно, уже на следующий день после его просьб стала кушать, а через неделю от болезни не осталось и следа. Все тогда сошлись на том, что это явленное чудо. Однако никто никогда не задумывался, что стоит за этим чудом…
– Видишь ли, Максим, в твоем понимании «все, что угодно», – это какие-то бренные земные ценности, которых у меня всегда есть и будет вдоволь. Но у тебя есть то, что меня по-настоящему интересует, – твоя душа! Есть то, что нам неподвластно: время. – Парень неспеша снял очки, и Максим увидел пустые, черные и бездонные глаза. – Оно подвластно лишь Ему. Только Он может им управлять. Но в какой-то момент мы нашли отличный выход, – отнимать его у вас.
Парень закатал рукава. Все его предплечья были исчерчены письменами, исписаны именами и цифрами, и их были сотни. Он схватил несчастного за шею двумя руками. Максим почувствовал невероятно сильную и острую боль, как будто кто-то наждаком сдирает с него кожу до костей. Он чувствовал, как силы постепенно его покидают, как покидает его и зрение. На карающей руке парня медленно проступила новая надпись с именем Максим, датой его рождения и сегодняшним числом.
Глаза у парня приобрели молочный цвет, выделялся только белый-белый белок. Исчезла даже радужка глаза.
Парень отпустил шею, и голова Максима опустилась на грудь. Девушка надела на него очки.
Тихомирск. 2х1х год. Улица Гоголя
– Ты в порядке?! – Тимофей бросился к напарнику и, как врач, принялся его рассматривать.
Сержант получил незначительные травмы: он ушиб руку и получил небольшое рассечение на лбу, но из равновесия больше выбил его сам факт произошедшего. Это было похоже на настоящую чертовщину. По телу пробежал холод, будто его уложили в могилу. Он ощутил присутствие чего-то зловещего. Присутствие первородного зла. Он попытался прогнать от себя эти мысли и, силясь подняться, сказал:
– Нужно его ловить…
– Да погоди! Куда ловить? Ты сам-то как? – переживая за Женю, стал одергивать его Тимофей, пытаясь помешать ему подняться.
– Все нормально. Что, разлежимся тут и будем ждать, пока этот чокнутый кого-то прибьет? От этого труда только прибавится. Нужно работать на опережение. Тебя, что, не учили?!
– Учили! А еще учили, что в стрессовых ситуациях нужно руководствоваться, в первую очередь, головой, а не эмоциями!
– Я и думаю головой! В моих словах, что, нет здравого смысла? Мы должны о ком в первую очередь заботиться? О себе или о тех, кого мы защищаем от подобных идиотов? Ты знаешь, на что ты способен?
– Нет, не знаю! Но я не знаю, на что способен и ты! Может, ты уже при смерти! – лейтенант перешел на крик, пытаясь объяснить, что он переживает за своего товарища.
– Не переживай, лейтенант, все нормально! – поумерил свой пыл Женя.
Тимофей помог сержанту встать, и они быстрым шагом направились к выходу. Спустившись на первый этаж, они встретили Серафиму Андреевну, которая услышала шум сверху.
– Ребятки, что у вас там случилось? Что за грохот такой был? – обратилась к полицейским бабушка.
– Все нормально, не переживайте, – ответил Тимофей.
– Да, не переживайте. Протечку мы устранили, ничего страшного. Возвращайтесь домой, – добавил Женя.
– Но я ведь слышала, – хотела все-таки разузнать о случившемся старушка, но сержант не дал ей договорить и оборвал повышенным тоном:
– Возвращайтесь домой! Больше ничего течь не будет!
Отодвинув ее чуть в сторону рукой, полицейские выбежали на улицу. Там их встретила кромешная темень, накрывшая весь двор. Глаза еще не привыкли к темноте: они напрасно вглядывались в нее, стремясь хоть что-то рассмотреть и сообразить, что же делать дальше.
– Эх, – произнес сержант, – он все-таки убежал… Давай так, сейчас по ближайшим улицам пройдемся, вдруг он где-то тут. Если нет, наверное, будем сообщать, чтобы и другие подключались.
– Может сразу сообщим?
– Бессмысленно. Во-первых, какого-то тронувшегося умом нарика никто искать не будет, а во-вторых, ты хочешь, чтобы над нами смеялись? Не думаю, что он куда-то далеко убежал. Где-то тут, рядом.
– Давай тогда ты по этой улице пройдешься, а я вверх пойду – в сторону отделения.
