ясно: вдовы веселятся и болтают, а Тарампал чувствует себя лишней. Только почему она донимает Кулвиндер своими ничтожными жалобами, а не пытается разбираться?
— Поговори с ними. Или с преподавательницей, — предложила Кулвиндер.
Тарампал скрестила руки на груди.
— Знаешь, я ведь могла бы пожаловаться на кружок. К примеру, сообщить Гуртаджу Сингху, что от занятий не слишком много проку. Я не жалуюсь только потому, что не хочу причинять тебе неприятности.
— Ты их уже причинила, — вырвалось у Кулвиндер, прежде чем она успела подумать.
Тарампал надулась и опустила глаза.
— Я надеюсь, мы с тобой снова станем подругами.
«Никогда», — подумала Кулвиндер, но на этот раз постаралась ничем не выдать себя. Тарампал дружба не интересовала. Она хотела приглядывать за Кулвиндер, опекать и контролировать ее. Может, и в кружок записалась только для этого — даже и сомневаться не приходится.
Молчание длилось секунду-другую, а казалось, гораздо больше, как бывало всегда, когда Кулвиндер сталкивалась с Тарампал. Проще всего было сказать правду: «Я сдалась. Я ничего не могу доказать — так считают и полиция, и адвокаты. И мне постоянно угрожают по телефону — даже если я просто выхожу на прогулку». Но Кулвиндер не могла себе этого позволить. Время от времени она открывала ежедневник «Барклэйз» и перечитывала записи в слабой надежде, что какие-то ускользнувшие из памяти детали помогут восстановить реальные события тех дней.
Кулвиндер отказывалась верить полицейским. Невозможно, чтобы все оказалось так просто. Ведь это ее Майя! За неделю до смерти дочь повысили на работе. Она купила билеты на концерт. Наверняка заказывала книги в библиотеке, строила совместные планы с друзьями, нашла рецепт блюда, которое очень хотела попробовать. В последний раз, когда Кулвиндер видела дочь, та играла на подъездной дорожке с соседским псом, забежавшим к ним во двор. Громадный зверь чуть не опрокинул Майю, пытаясь лизнуть ее в нос, и Кулвиндер испуганно вскрикнула, а дочь рассмеялась и, уткнувшись в собачью шерсть, сказала: «Хороший мальчик». Разве могла сотворить с собой такое молодая жизнелюбивая женщина? И почему, если в гибели Майи нет никакого криминала, Кулвиндер то и дело выслушивает звонки с угрозами? Однако полиция заявила, что состав преступления отсутствует; нашлись свидетели, утверждавшие, что Майя находилась в угнетенном состоянии и мучилась угрызениями совести. Словом, «вполне понятно: боль утраты заставляет вас искать виновного в этой трагедии, даже если его нет», — так сказал адвокат и предупредил, что добиться открытия уголовного дела довольно сложно: это потребует финансовых вложений и времени. Когда в душу Кулвиндер закрались неизбежные сомнения и чувство безысходности, она вспомнила: ведь Бог-то все видел. Сараб всегда говорил, что это главное.
— Спасибо, Тарампал, но сейчас я предпочитаю общество мужа, — отрезала Кулвиндер. — Спокойной ночи.
«Бог все видит», — подумала женщина. Эта мысль придала ей сил, и она рассталась с Тарампал с гордо поднятой головой. Но вернувшись домой, бросилась в гостиную, уткнулась лицом в диванную подушку и зарыдала. Сараб смотрел на нее с белым, словно полотно, лицом.
* * *
Казалось, внутри водопроводной трубы случайно оказался заведенный автомобильный мотор. Причем неисправный. Перед уходом на работу Никки внесла трубу в непрерывно растущий список хозяйственных проблем, куда уже входили загадочное влажное вздутие на потолке и слабый беспроводный Интернет, появлявшийся, только если держать ноутбук над раковиной. Последние пункты были приписаны внизу мелким почерком. Никки обещала себе, что расскажет обо всем этом работодателю и владельцу квартиры Сэму О’Райли, как только на листке закончится свободное место, но после их несостоявшегося свидания в прошлом году старалась свести контакты к минимуму.
Все началось довольно невинно: Никки попросила несколько сверхурочных часов. Сэм осведомился, не откладывает ли она деньги на отпуск.
— Хочу купить билеты на мюзикл «Мэри Поплинс», — объяснила Никки. В детстве она обожала фильм «Мэри Поппинс». И вспомнила, как однажды, когда ей было семь лет, она последовала из магазина за женщиной в пышной юбке и с большим зонтом. — Я была уверена, что она вот-вот поднимется в воздух и приземлится на какую-нибудь дымовую трубу. Хотела показать ей дорогу к нашему дому.
Глаза у Сэма весело блеснули. Когда он улыбнулся, его обычно хмурое, усталое лицо помолодело лет на десять. Никки, чтобы поддразнить шефа, сказала ему об этом. Мимо как раз проходил Гарри, один из русских, работавших на кухне. Он с любопытством покосился на Сэма и Никки, а потом стал вполголоса пересмеиваться с другим поваром, Виктором. На следующий день, когда Никки пришла на работу, Сэм вручил ей два билета на «Мэри Поппинс».
— Если хочешь, пойдем вместе в пятницу, — предложил он.
Девушка уставилась на билеты и густо покраснела. Неужели он и другие мужчины решили, что она флиртовала с шефом? Никки и не думала закидывать удочки, но Сэм, очевидно, воспринял просьбу о сверхурочных и упоминание о мюзикле как намек.
— Я не могу взять билеты, — выдавила она. — Думаю, это было бы неправильно.
Сэм все понял. Его напряженная улыбка, исказившая лицо, уступила место широкой ухмылке.
— О, конечно, — сказал он и попытался замаскировать смущение внезапным приступом активности: провел рукой по волосам и стал сортировать бокалы за стойкой.
Всякий раз, когда Никки оказывалась рядом с Гарри и Виктором, те переходили на русский. Барменша Саня объяснила, что парни решили, будто девушка предлагала шефу сексуальные услуги в обмен на обучение и быстрое продвижение по службе, и обсуждали это весь день. Какая тоска, думала Никки; если уж кому-то пришло в голову, что она зарабатывает повышение в постели, хотелось бы надеяться, что работа барменшей в убогом пабе у черта на рогах — не наивысшая точка ее карьеры.
Никки сложила вдвое листок со списком вещей, требующих починки, и убрала его подальше. После утомительных поездок в Саутолл два раза в неделю она оценила близость «О’Райлиса», до которого всего полминуты ходу — достаточно спуститься по лестнице. Хотя сегодня ее ожидала напряженная и утомительная смена — на вечерних викторинах всегда был аншлаг. Уже сейчас перед телеэкраном толпились мужчины, которых Никки пришлось обходить.
По пути к стойке она помахала нескольким завсегдатаям. Саня с ожесточенной энергией вытирала стол. В штате была еще одна барменша, Грейс, расспрашивавшая Никки о маме, будто о своей старинной подруге, и обожавшая программу «Британия ищет таланты». Женщину до слез трогали биографии конкурсантов — как-то раз Грейс пришла на работу с припухшими от слез и покрасневшими после бессонной ночи глазами, потому что маленький мальчик-фокусник, которого травили в школе, не выиграл.
— Никки! — крикнула Грейс с другого конца зала. — Как твоя мамуля?
— Отлично, — сказала Никки.
— Не мерзнет?
Грейс
