общежитие дают.
— Брек! Я смотрю, вы сейчас друг другу наговорите много такого, после чего потом будет очень сложно общаться.
Слова отца реально остановили назревающую словесную баталию. Я буркнул: «Извините, погорячился» и улизнул в туалет. Нормально всё, сказанные вслух слова порой способны что-то сдвинуть в мозгах услышавших. Правда, не каждому дано услышать собеседника, тем более оппонента. Ведь в разговоре главное что? Донести свою точку зрения. Вот и бегут навстречу друг другу люди с полными вёдрами своего мнения. А потом выплёскивают на собеседника в уверенности, что пока он обтекает, что-то впитается. Ага, так оно и выходит всегда. Нет братцы, если оба с полными вёдрами, обмен не получится. По-любасу кто-то должен слить своё хотя бы вполовину.
Когда я вернулся в свою комнату, там уже никого не было. Только ветерок из форточки шевелил листы бумаги на столе, да Павлик пинал грушу кулаками. Братик сначала был проигнорирован, а потом в голову прокралась мысль, что он тоже человек. Пусть и так себе.
— Павка, будешь фигней страдать? Или мы будем ставить тебе удар?
— А ты умеешь? — В голосе скорее подозрение, чем презрение. Но на тоненького, не уверен.
— Я знаю, как надо. Так что оба будем учиться.
— Фиг ли с того, что знаешь! Знать мало.
— Из нас двоих я хотя бы знаю, как это должно выглядеть. Но дело твоё, и решение тоже.
— Ладно, давай учиться вместе. А за это ты должен…
— В жопу пошёл! Я тебе никогда ничего не должен, ты понял, говнюк⁈
— Ну, Мишка, ну я не так выразился.
— Научись выражаться сначала, потом подойдешь. — И я отодвинул его от груши бедром. А потом и вовсе перестал обращать на него внимание, нанося поначалу слабые и медленные удары. Сейчас надо научить это тело правильно двигаться, вбить в него рефлексы, а уже потом можно будет начать отрабатывать скорость. А там и до силы ударов дойдёт очередь.
Минута-другая, потом перестал следить за временем. На самом деле, это не только отработка ударов, обработка груши — это еще и хорошая зарядка, тренировка выносливости. Вспотев, я снял футболку и продолжил бой с голым торсом. Кажется, кто-то заходил в комнату, что-то говорил… Пусть думают, что игнорирую, на самом деле я просто отключился от окружающего мира. Вынырнул весь мокрый как после настоящего заплыва. Слабое мне попалось тело, нечего сказать. И при всём соблазне отказаться от пробежек ради эпических битв с грушей… Нет, ноги сами себя не сделают. Если только скакалку сделать и заниматься со скакалкой? А тогда я соболезную соседям снизу. Каким бы я лёгким не был, но мерное «прыг-прыг» над головой может сильно вывести из равновесия жильцов со второго этажа.
Решено — откладываем пробежки до прихода соседей снизу, тем более что погода портится с каждым днём, бегать по лужам в кедах то еще удовольствие. Даже странно, почему в октябре погода хуже сентябрьской? Все эти мысли прокручиваю в голове, стоя в душе. Хорошо быть юношей, сейчас бы вонял как боевой конь. Ага, хорошо. Чем? Всё нельзя, всё не умею. Вдруг выяснилось, что знание того, как что делается без навыков тела, без прокачанной харизмы, без наработанного авторитета немного стоят. Что бы ты такой умный не сказал, какую бы замечательную идею не выдал на-гора, окружающие послушают, скривятся и пропустят мимо ушей. Не настолько важно, что сказано, важнее другое — кем это произнесено. До такого трудно додуматься, в это нужно вляпаться. То есть как раз не нужно. Оно само случается, дерьмо это.
Выходя из ванны, услышал звуки, которые ни с чем не перепутать — кто-то обрабатывает грушу. И если судить по звуку ударов, то сразу понятно — не Павлик. Захожу в комнату — так и есть! Отец даже не стал менять высоту подвески, лупит своими взрослыми кулаками так, что любо-дорого посмотреть.
— Я гляжу, ты не первый раз по груше работаешь, батя.
— Ну да, было дело в юности. — Слегка запыхавшийся, в растянутых трениках и майке отец не очень похож на крутого бойца. Хотя… крут не тот, кто выглядит как боец, а кто готов решить внезапно возникшую проблему хорошим ударом. Или звонком. Или разворотом корочек. Вариантов много.
— Я теперь вижу, что решение прикрепить грушу к полу было верным. От твоих ударов бы она улетала до самой стены, — Любому мужчине будет приятно, когда подчеркивают его физическую мощь.
— А у тебя нет?
— Да ну! Я пока заставляю её всего лишь вяло шевелиться. То ли с песком перестарался, то ли еще настолько слаб. Честно говоря, даже не ожидал, что мои удары такие вялые даже в сравнении с моими же ожиданиями. А уж с тобой и сравнивать нечего.
— Рановато, сынок, тебе со взрослыми мужиками равняться. Подрастай.
— Да я как раз этим и занимаюсь. Каждый день, да не по разу. Даже во сне расту, если верить учёным.
— Павел, а ты не хочешь начать заниматься боксом? В домашних условиях.
— Мне Мишка не даёт. Обзывается только.
— Михаил? — Поднял бровь отец, чтоб усилить посыл.
— Ага. Я предложил помощь, а твой младший сынок попытался с меня что-нибудь вытребовать за право помощи ему же. Мне с таким хитрожопым и неблагодарным заниматься неинтересно.
— А просто помочь как брат ты не хочешь?
— Не хочу. То, что даётся людям бесплатно, совершенно ими не ценится, воспринимается как должное. Пусть мелкий привыкает к мысли, что на самом деле ему в этом мире никто не должен. Это в том плане, что я в воспитательном процессе так участвую.
— И что, ты теперь совсем Павлу помогать не будешь?
— Только после его просьбы, только в обмен на ответную услугу.
— А если на него нападут? Ты и тогда за брата не вступишься?
— Много ты за меня вступался? Я не помню таких моментов. Может, было что… нет, не помню.
— Как ты себе представляешь это? Я что, пойду драться с детьми?
— Как ты себе представляешь, я пойду в четвертый класс бить его одноклассников? Меня сразу определят в детскую комнату милиции, на учёт поставят как хулигана. — Отзеркалил я отца. Вообще люблю этот приём. Поступайте с людьми так, как они себя ведут с другими, особенно с вами. Они не поймут, но что-то такое почувствуют. Как минимум начнут опасаться ответки от такой же твари как они. И нет, я не боюсь быть «таким же как ОНИ». Мне вообще до лампадки, кто что обо мне думает. Если он не имеет возможности повлиять на мою жизнь.
— Вот научился ты всё выкручивать в выгодную себе сторону. Кто из тебя вырастет? Демагог?
— Журналист, может быть? Знаешь, вот прямо чувствую в себе призвание глаголом жечь, а прилагательным добивать.
— Болтун! Но при этом умный. Этого у тебя не отнять.
— Бать, от моей болтовни пользы иногда больше, чем от молчания. Хотя оно и считается золотом. Слово серебро, но серебро конвертируемое.
— Это что значит? Конвертируемое.
— Значит, может быть переведено в другую валюту или иные платёжные средства.
— Это вас на географии такому учат?
— Не пап, на географии мы спим после физкультуры. Самообразованием занимаюсь на досуге.
— Тоже хорошее дело. А вот эти твои слова про журналистику — ты серьёзно?
— Когда будет что-то читаемое, хотя бы начерно, я тебе первому дам. А уже потом директору школы.
— Не понял. Вот с этого места поподробнее, пожалуйста.
— Да легко! Мы в школе разработали новые роликовые коньки. Ну как новые, в Америке на таких давно уже гоняют. Наделали кучу пар роликов, теперь гоняем на них, в том числе по стадику. Я предложил директору написать статью о нашей инициативе в какую-нибудь газету. Чтоб школу прославить, чтоб в народ продвинуть новый спортивный девайс. В смысле устройство. А он заинтересовался. Не верит, это понятно, но попробовать разрешил. Вдруг что путное выйдет. Только велел сначала через него прогнать статью, а уж он решит, на какой уровень её отправлять.
— И получается, ты взялся за это дело? Сам? Молодец!
— Ну а чего, это ж не сочинение мусолить про «лишних людей». Тут думать разрешено.
— Но знаешь, Михаил, статьи тоже пишутся не абы как, там тоже есть правила. Кстати, а у меня тут мысль наклюнуласть.
— Мысль, это хорошо. Делись, отец.
— Газета… газета хорошо, но если ты в «Технику — молодежи» или в «Моедлист-конструктор» зашлешь статью с чертежами, фотографиями, описанием толковым и результатами испытаний, то…
— Пап, идея — супер! Но совсем другой формат. Надо думать. И думать с трудовиком нашим вместе.
— Вот это правильно. На одном
