озноб.
Иголка снова с болезненным нажимом вошла в мою вспухшую плоть, а я закрыла глаза и попыталась подумать о чем-то хорошем… Детство. Лето. Восторженно-обожающий взгляд папы. Критически-нежный мамы… Мамочка, мамочка… И почему я тебя никогда не слушалась… Возможно, тогда бы все сейчас сложилось иначе…
Когда дверь громко скрипнула, ударившись от размаха о стену, я даже не открыла глаза. Чего еще я там не видела? Какую еще гадость они учудят? Или они привели очередную жертву на заклание? Я ведь узнала от Нурин, что наша палата далеко не единственная, что «процедурная» здесь используется почти нон-стопом, в этом и была необходимость приводить и уводить меня несколько раз за этот день- здесь проводили манипуляции и с другими постояльцами.
Крики, суета, какой-то странный, доносящийся из коридора шум… Все-таки открываю глаза и вижу, что это не вошли в комнату, а напротив, это так резко из нее выскочили амбалы и докторша. Теперь я была здесь совершенно одна, лишь по прозрачной трубочке из меня продолжала выкачиваться кровь. Между тем, шум за дверью только нарастал. Послышались звуки выстрелов и сдавленные крики, смешанные с короткими женскими визгами. Неразборчивая речь на арабском, эмоциональная, агрессивная.
Я снова посмотрела на торчащий из моей руки шланг. Ухватилась за катетер и дернула, высвобождая руку от кровососа. Встала с кресла, преодолевая головокружение, спотыкаясь и шатаясь, направилась на выход…
Наверное, будь я сейчас более адекватной, наоборот бы, спряталась и притаилась, но мысль о том, что кто-то настиг моих палачей, вибрировала в голове единственно возможной сейчас надеждой, перебивая все другие эмоции и логику. А вдруг там мое спасение? Вдруг там те, кто сможет вызволить меня отсюда. Али?
Я кое-как доковыляла до стены, оперлась на нее, хватаясь за ручку и толкая на себя дверь, которая сейчас казалась мне неподъемной.
Мгновение. Шок. Короткий взгляд сквозь усиливающуюся черную рябь… Я вижу холодную ртуть его черной бездны. Начинаю в нее проваливаться, теряя почву под ногами.
— Спрячься пока, — слышу его хриплый голос на французском. Не сразу понимаю, что он говорит, поэтому не слушаюсь.
А он тут же налетает на меня, заставляя сгруппироваться и отскочить обратно.
Его руки и одежда в крови. Так много крови. Я опускаю глаза на свои оголенные запястья и теперь понимаю, что это моя кровь. Катетер я вытащила, но кровь-то не остановила…
— Хара (араб. — дерьмо), — шепчет он, видя кровотечение. Быстро стаскивает с себя свитер, отрывает от него тонкую ткань-жгут- и перетягивает мне вену.
— Что… что… — шепчут мои губы на русском, потому что сил что-то сейчас формулировать, а главное, понимать, на иностранном языке, совершенно нет…
— Ускути (араб. — заткнись), — шепчет он мне тихо, поправляя своими испачканными в крови пальцами мои волосы, — ты в безопасности…
— Даниэль… — перехватываю я его запястья, чувствуя, как силы теперь уж точно через секунду-другую меня покинут, — умоляю… Спаси…
На задворках сознания я все же понимаю, что нужно говорить не на русском. Получается нелепо и смешно-какой-то микс из языков и ошибок.
— Арджук (араб. — прошу тебя), — спаси эту женщину с детьми, палестинку… И девушек из России… Пожалуйста… Спаси…
Это все, что я успеваю сказать… Времени обдумать собственные слова нет. Кто-то бы посчитал их несправедливыми… Я выбирала, кого спасать, я просила за кого-то конкретного в этом аду с кучей страдальцев… Да, экстренные меры не приемлют справедливости и объективности. Я просила за тех, кто волею судьбы в этом проклятом месте оказался мне чем-то важен, близок, небезразличен… Я называла ему цену… И готова была ему ее заплатить…
А еще тогда я в первый раз нарушила свой завет - "Не верь. Не бойся. Не проси". Я просила его… Просила…
Глава 15
Обрывки мыслей, чувств, эмоций… Они подобны осколкам, впивающимся в мое израненное сознание. Я помню его руки на своем ослабленном теле- жесткие, но защищающие. Помню ощущение соприкосновения с холодным кожаным сидением автомобиля, позади- звуки криков и стрельбы, женские причитания и слезы, но не обреченные, напротив, наполненные надеждой. Или мне все это просто показалось- может быть, это просто разлившаяся теплыми красками внутри меня надежда смягчила мрачные тона в моем восприятии действительности.
Я слышу звук заводящегося мотора, чувствую, как на мое туловище ложится что-то теплое- не могу понять, это его куртка или одеяло, но пахнет им. Этот запах обволакивает и почему-то сейчас успокаивает. Мы стартуем, но мои веки слишком тяжелы, чтобы открыть их и что-то спрашивать. Мы едем по серпантину- я ощущаю это, потому что машину на большой скорости кидает из стороны в сторону, как на американских горках. И опять, это чувство не пугает меня, а наоборот, убаюкивает. Еще немного- и я уже не могу противостоять порыву накатывающего сна истощения и облегчения. Из последних сил здравый голос моей внутренней Алёны цепляется за действительность, боясь потерять канву повествования, отпустить ситуацию и довериться темноте неизвестности, но преимущество сейчас явно не на ее стороне- ее силы слишком истощены, и поэтому она проигрывает, уступая дорогу накрывшему меня беспамятству.
Когда я распахиваю глаза в следующий раз, не сразу понимаю, где нахожусь. Несколько раз моргаю, глядя на потолок перед собой- он высокий, украшенный извилистой лепниной и гипсовыми розетками. Мои глаза плавно сбегают вниз по белой капители- натыкаются на гобелены на стенах, с двух сторон обрамленных узкими, но высокими, коронованными острыми арками, похожими на стрелки на глазах восточной красавицы, окнами. Моя кровать тоже помпезная и основательная- с четырех сторон увенчанная высокими деревянными стойками под балдахин. В комнате совсем темно, и только свет от огня в камине дает возможность рассмотреть это похожее на дворцовое убранство в своих тепло-оранжевых бликах.
Я перевожу взгляд на собственную руку и дергаюсь, потому что снова вижу, как из вены торчит иголка, присоединенная к тонкому прозрачному шлангу. Чувство удушающей паники снова начинает охватывать всё мое нутро. Я дергаюсь, пытаюсь привстать, но слышу его голос.
— Тихо, успокойся, — говорит Даниэль как всегда хрипло, но на этот раз очень спокойно. Я даже не заметила его, сидящего в темноте угла комнаты в кресле. Я не вижу его лица, оно скрыто ночью, но по тембру понимаю- он уставший, — Ты потеряла много крови и ослаблена. Приходил врач и поставил тебе капельницу, чтобы восстановить силы.
— Где мы? — спрашиваю я не своим голосом.
Хочется ущипнуть себя. В очередной раз ощущение, что я либо сплю, либо умерла- настолько сюрреалистична смена «декораций».
— Мы в моем родовом имении, Алёна. В горах. Здесь ты в безопасности.
