Ознакомительная версия. Доступно 40 страниц из 199
Но у Миколая есть и другие черты. Он из-за всего просит прощение. Прячется в угол. Сбегает от собственных слов. Проблемы отбирают у него речь. Он прячется, словно страус. Да, страус – его знак зодиака. Он не умеет ссориться. Только пару раз он впадал в ярость, когда у него падала планка: я тогда говорила что-то жестокое, а я умею говорить жестокие вещи, у меня магистратура по этим делам. Но у него это не было желание настоять на своем любой ценой – просто реакция уставшего организма.
Я поняла все это, когда познакомилась с его отцом.
Тогда Миколай уже поселился у меня, у него была своя полка в ванной, и выделенная часть шкафа, и своя чашка для кофе. Это была симпатичная двухкомнатная квартира в Муранове. Я очень ее любила. Там не было страшно, а в Муранове страшно в каждой второй квартире. Была она небольшой, чистенькой и белой, с мебелью, которую я нашла на помойке и сама отремонтировала. Я снимала ее невероятно дешево. Хотела даже купить. Отец Миколая как раз был в Варшаве, какое-то обучение на грант Евросоюза.
Он сел за стол, за которым мы ели, и сказал, чтобы я сделала ему чаю. Не попросил, но сказал, а когда я слегка опешила, без выражения посмотрел на меня, словно собирался спросить, чего я еще жду. И что мне было делать? Я встала и сделала ему этот чай, обещая себе, что отвечу. Вот-вот отвечу. Так и не ответила, но зато не вынула пакетик и не дала ему ложечки, сахара или блюдца. От не отреагировал и погрузился в тихий, медленный монолог о том, в какой цвет лучше всего перекрасить стены, как расставить мебель, да и вообще – зачем нанимать, если лучше взять в кредит.
– Это не моя квартира, – сказал ему тогда Миколай.
– Ну я ведь об этом и говорю, – ответил он.
– Она моя, – вмешалась я.
– Если вы нанимаете, то, пожалуй, не ваша, – ответил он. Все еще был в туфлях. Даже не обеспокоился проверить, чисты ли они, посмотреть себе на подошвы. – Дурость делаете.
– Ну, полагаю, это мое дело, – ответила я.
– Отчего же? Это наше общее дело, – ответил он и потом добавил: – Подала бы ты мне сахар.
– Я не могу поверить, – сказала я, когда отец Миколая вышел. – Это невозможно.
– Он такой, – ответил Миколай. – Ничего не поделаешь. Такой вот восьмитысячник [22].
Я кивнула, успокоилась, а потом мы взяли кредит и поженились.
Я начинаю видеть контур своих ног. Полагаю, светает. Мне очень хочется пить. Никто меня не убьет. Никто тебя не убьет, Юстинка. Точно? Точно. В каком шкафчике чашки?
Я поехала в полицию главным образом для того, чтобы почувствовать: из этого дома вообще можно выйти, если уж ты однажды в него вошел.
Отец Миколая вел, я сидела рядом, а эта женщина, которую мне было жаль, и этот ксендз (из разговора становилось ясно, что он ее деверь), сидели сзади. Ксендз спрашивал ее, не хочет ли она исповедоваться. «Ксендзы – они без башки», – подумала я. Они и правда верят, что могут кому-то помочь.
– Все выяснится, вот увидите. Не такие дела выяснялись, – сказала я ей, оглядываясь.
– Что выяснится? Что выяснится? – спрашивала она плаксиво. – Что он что, к третьей бабе сбежал? В это я не поверю. Он не настолько Казанова, – сказала еще, а я фыркнула, не могла удержаться. И отец Миколая тоже, кажется, улыбнулся. «У него улыбка Сталина», – подумала я.
В участке, где пахло сигаретами, масляной краской и чем-то металлическим, чего я не сумела распознать, он заставил дежурного, сидящего за допотопным компьютером, вызвать коменданта. Дежурный принялся юлить. Комендант занят, потом болен, а в конце – и вовсе его нет.
– Позвони и скажи, что Томаш Гловацкий хочет поговорить, – сказал отец Миколая.
– Но я не могу этого сделать, – сказал дежурный.
– Можешь – и скажи, что это я, – повторил отец Миколая.
Дежурный смотрел на него некоторое время, потом позвонил. Комендант появился через пять минут, взял женщину на допрос.
– Только давай без сцен, – сказал он, уводя ее.
Мы остались втроем в приемной: я, отец Миколая и ксендз.
Некоторое время я хотела сказать этому ксендзу, чтобы он исповедовал меня. Это не было шуткой. Я очень хотела быть взвешена. Осуждена. Без снисхождения.
Но вместо этого мы молча изучали детали помещения. Я сосредотачивалась на розовых пластиковых цветочных горшках, в которые воткнули рахитичные папоротники.
Наконец женщина вышла, совершенно в истерике. Полицейский, крепкий невысокий мужик, подошел к отцу Миколая и хлопнул его по плечу, а тот отодвинулся.
– Мы приняли заявление об исчезновении. Нужно бы взять и от второй, потому что она видела его последней. Но знаешь, Томек, хорошо, что вы приехали, – он старался говорить тихо, но голос его разносился по всему коридору.
– Я, сука, уже ведь говорил, – ответил отец Миколая.
– Не было оснований, Томек, отвези ее домой, – мужик почесывал голову. Явно был на нервах.
На обратном пути отец Миколая продолжал молчать. Лицо словно маска, он будто позировал для фотографии на паспорт. Мне вспомнилось, что такое же выражение лица было у него на нашей свадьбе. Может, кроме того момента, когда перед чиновницей я обещала Миколаю верность до смерти. Тогда он некоторое время смотрел на меня, словно желая спросить, что я вообще делаю.
– Вот как, на хрен, вообще с ними разговаривать, с ебаными дармоедами. Ничего ведь не делают. Ничего. Кроссворды решают, пентюхи, – процедил отец Миколая.
Вдруг женщина подпрыгнула, получила эсэмэс от сына.
– Нет его, – сказала с заднего сиденья. – Пишет, что нет его в Англии.
Я хотела спросить, почему он пишет, а не звонит, и почему, собственно, его нет здесь, отчего он в такой ситуации не сел в первый попавшийся самолет. Но я не спросила. Это были чужие люди.
Когда я вернулась домой, Миколай спал, но проснулся, когда я легла рядом. Смердел водярой. Я не стала зажигать света, он нащупал мое лицо в темноте.
– Не переживай, – сказала я. Я была зла, что он напился. Но и сама хотела напиться.
– Я не переживаю, – ответил он.
– Но ты – зол, – сказала я и погладила его по волосам. Те были теплыми и грязными. У меня не было никого, кроме него.
– Да ебать их обоих, – выкашлял он.
– Спокойно. Спокойно, – успокаивая его, я успокаивала себя.
– И что с той женщиной? – спросил он.
– Ничего. Подала заявление об исчезновении, – я покачала головой.
– Мы можем уехать. Хоть завтра, – сказал он, приподнимаясь на постели.
– Пойдем-ка пока спать, – ответила я; вдруг почувствовала, что настолько обессилела, что вот-вот потеряю сознание. И вспомнила, что больна.
Ознакомительная версия. Доступно 40 страниц из 199
