— Ой… — сжимаю зубы от боли и тут же чувствую на руках сильный захват горячих пальцев.
— Не уходи в себя. Доверься мне.
— Я стараюсь, честно. Но…
— Без но, — подхватывает он меня на рщуки и несет в подъезд, целует в лсифте. И я отвечаю. Крепко стискиваю его шоею и влажно работаю языком, стараюсь знабыться в чувственном экстазе, что дарит мне поцелуй желанного мужчины. Такого сильного и смелого. Только вот страшно спутать бесстрашие с глупостью. Можно смело бросится дракону в пасть, а можно поступить по умному, дождаться пока тот заснет и отрубить ему голову. Кто-то скажет, что это трусость, я скажу благоразумие. А в Илии нет ничего разумного, только потом мощной энергетики, сбивающей с ног.
Между нами нет фальши и лжи, нет темного прошлого. Есть только здесь и сейчас. Есть только этот сладостный момент сплетения губ и языков, который должен закончиться. Сейчас. Я со стоном отрываюсь от его губ и слезаю с мощных рук.
Иду к своей двери и поворачиваю голову.
— Ты иди возьми сумки. Я заберу Лельку и к тебе. И позвони пожалуйста Артему. Мне надо знать, что с Настей все в порядке.
Илий довольно улыбается. Рад, что я не передумала. Быстро целует меня и уходит вниз.
Смотрю ему вслед и стискиваю зубы. Ладно, ладно. Надо жить дальше. Выживать.
Ключ вставляю в замочную скважину и понимаю, что поворачивать нет нужды. Открыто. И меня потрясывает, потому что знаю, что к Илию я больше не пойду. Я не могу рисковать его жизнью. Он такой светлый, такой чистый. Нечего ему делать в той грязи, с которой я родилась и жила все это время.
Открываю дверь и скрип режет ножом по нервам. В прихожей темно и пусто. Даже тусклый свет лампочки над дверью не разгоняет страх. На дворе глухая ночь и все что мне хочется сделать, это просто лечь спать. День кажется был просто бесконечным. Но он даже не собирается заканчиваться.
— Оля!
Кричу в пустоту, но отчего-то знаю, что ее здесь нет. Она даже не приезжала. А причина ее отсутствия сидит в кресле возле окна гостиной. И даже в темноте видны его светлые, пугающие глаза. Очень созвучные с фамилией.
— Беляев… — выдыхаю с ужасом и словно лезвие наточенного ножа, мелькает на губах улыбка.
— Привет, дорогая. Я очень соскучился.
Глава 25.
Наверное, каждая женщина невольно сравнивает своих любовников. Особенно если их было всего двое. Беляев красивый. Даже красивее Илия. Но в нем столько темной, порочной энергии, что, не смотря на всю притягательность от нее хочется избавиться. Илий же как ясно солнышко. Руки хочется протянуть. Даже обжечься об горячую кожу. Но если, прикоснувшись к темной энергии Беляева ты получишь удар в спину чем-то острым, но солнце только согреет.
Но как говорится, любое солнце можно закрыть тучей. В отличие от энергии тьмы оно недвижимо. А Беляев быстр, как короткое лезвие. Поднимается с кресла и пружинит ко мне. Легко, изящно. Как убийца. И я сглатываю. Долгое время с ним мне хотелось умереть, погибнуть от несчастного случая, потому что решится на самоубийство я бы не смогла. У меня сестра имеется. Обязанности.
Но вот сейчас умирать не хочется. Не потому что сестра, а потому что вкус жизни ощутила.
— Где Оля? — спрашиваю тихо, но тут же прочищаю горло и произношу громче. — Где моя сестра?!
— Ты не очень-то заботилась о своей сестричке, когда еблась с этой обезьяной, — вкрадчиво замечает Беляев и меня начинает потряхивать. Ну, а что ты хотела, Лика. Думала скрыться от ночи? Но ведь она наступает независимо от твоих желаний. Пробирается в каждый уголок. Все про всех знает.
Беляев обходит меня сзади, втягивает запах, и я закрываю глаза, сглатываю отвращение от его близости.
— Где Оля, Алекс?
На мои слова он не отвечает, только толкает вперед. В спину. Сильно так, обидно. Руками упираюсь в письменный стол, возле которого он сидел в кресле и резко оборачиваюсь. Сразу вспоминается, как он резко сдирал с меня барьер одежды и брал насухо. Не заботился о чувствах.
— Ломоносов забрал твою Олю. Её ему обещали.
Дыхание перехватывает. Полгода. Полгода отсрочки неизбежного. Я прикрываю глаза, тяжело выпрямляясь. Задаю тот вопрос что мучает меня.
— Что он с ней сделает?
— Да кто ж его знает. С бабами он обычно не церемонится. Это я деликатничаю. Оказалось, зря.
— Деликатничаешь? — повторяю я и мне хочется прыснуть со смеху. Да, танк ведет себя деликатнее Беляева.
— Да, нужно было ноги тебе переломать, чтобы сбежать не вздумала.
— Ломоносов зверь! Я не могла отдать ему сестру!
— Вы богатые сучки ни на что другое кроме траха не годитесь, — шипит он не хуже змеи в и одно мгновение преодолевает разделяющее нас расстояние. — Вас надо ебать, а затем отрывать языки и ноги. Чтобы дырки всегда были доступны. Понравилось трахаться со сбродом?
— Замолчи, — качаю головой, но тут же чувствую на горле пальцы. Задыхаюсь, стараюсь не смотреть в дьявольские глаза. Куда угодно, хоть на его ухо.
— Понравилось сосать ему хуй?! Он больше моего?!
— Да, да, да! — зло кричу ему в лицо. — Он умеет доставлять удовольствие, а лучше его члена я в жизни ничего не пробовала.
— Сука! — орет он мне в лицо и хлестко бьет по щеке. — Так пусть твой ебарь террорист и идет к Ломоносову. Пусть спасает твою блудливую сестричку. Посмотрю я что останется от нее к тому времени.
Беляев резко разворачивается, пока я пытаюсь справиться с истерикой. Вжимаю бедра в столешницу, потираю горло в месте сжатия. Смотрю в след. В след единственной надежде вытащить сестру из лап ублюдка трахнувшего и убившего мою мать.
Она изменила отцу, влюбилась в собственного охранника. Отец узнал. И отдал Ломоносову. Любовника заставили смотреть, как ее дерет сначала Ломоносов, а потом его бравые парни.
Узнала я об этом случайно. Из пьяного разговора двух охранников.
И после этого уже не могла даже подумать отдать этому отродью свою сестру.
— Алекс! — сипло шепчу вслед, глотаю градом льющиеся слезы. Вижу как он останавливается, кладет руки в карманы фирменных синих брюк и поворачивает ко мне голову.
— Верни мне сестру. Не отдавай ему.
— Тебе придется уйти со мной и забыть о своем Ланском.
Меня удивило это. Словно Беляев не хочет с ним связываться. Словно не планирует его убивать. Илий сможет себя защитить. Я верю в это.
— Все что угодно.
— Садись пиши письмо и побыстрее. Нас ждет машина.
— Что писать?
— Как есть пиши. Сестра у Ломоносова, а он никто и вытащить ее не сможет. Любое другое слезливое бабское гавно он раскусит в два счета. А вот против правды не попрет.
