— Алё, мажорик, а ты чё корыто своё поставил сюда? Тут нашего братишки место! — подходит ко мне толпа гопников, и я думаю — размазать их по асфальту всех или только самого языкастого, показав другим пример?
— Ребят, шли бы вы, — предупреждает их Седой, но они не планируют уходить.
— Это ты мою машину корытом назвал? — спрашиваю я.
Кулаки чешутся. Я не дерусь просто так, только тогда, когда нельзя порешать всё словами, но прямо в эту секунду мне нереально хочется начистить этим ребятам морду.
— Э! Пойдём отсюда! Это походу не простой мажорик, — вякает кто-то за спиной длинного хлыща, который продолжает считать меня папенькиным сыночком и смотреть с идиотским вызовом мне в глаза.
Медленно я начинаю подкатывать рукава рубашки, оголяя вид на края моих татуировок, которыми я забивал руки после расставания с Малой. Каждая из них отражала мою горечь, мою потерю, мою боль.
— Дикий, успокойся! Придурки же! — хлопает меня по плечу Седой, но длинный хлыщ продолжает с вызовом смотреть мне в глаза.
— Ты на мою тёлку там пасть раскрыл, так что я твоё корыто раздолбаю, если не уедешь с района.
О! Поворот! Значит, он за ту яжмамку решил заступиться, у которой вместо мозга просто серая жижа в голове? Ладно! Последней каплей становится то, что он бросает:
— Твоя курица в подъезд ускакала?
Кулак впечатывается в его правую скулу, заставляя длинного взвыть и отшатнуться назад. Он чуть не падает на своих дружков, а те понимают, что пахнет жареным, и хватают его под руки. Они начинают шептать ему, что связываться не надо, что я псих и мафиози какой-то, а мне только на руку, потому что если начнётся драка, я точно могу покалечить кого-то на таком адреналине.
Длинный всё-таки не прислушивается к своим приятелям и пытается снова наброситься на меня, цепляется пальцами за мою рубашку и пытается ударить меня своим лобешником, но я ловко уворачиваюсь, разворачиваю его, и он стукается со всей силы башкой о капот моей ласточки. Машина хороша, рамный джип, так что она только немного звенит, но никакой вмятины не остаётся — за это я бы прибил его. Не успеваю отразить его непонятный удар, и он проходится по моей скуле, а на губах проступает кровь. Я чувствую, что разорву его на части, но в дело вмешивается Седой. Вместе с дружками гопника он разминает нас и даёт им понять, что со мной шутить нельзя, и что если с машиной случится что-то, то я найду каждого и обязательно посажу их на кол.
— Я тебя ещё найду! — орёт длинный, а я негромко посмеиваюсь.
— Когда пипирка отрастёт, непременно находи, я не собираюсь мериться силами с малышом из песочницы.
Я чувствую, как он злится, но товарищи утягивают его, а он пытается вырвать руки и орёт им, что он бы легко уложил меня. Ну-ну… Радовался бы, что один раз умудрился вмазать, беспорядочно махая своими граблями, как баба, увидевшая паука.
— Дикий, ты сегодня что-то на взводе прям! Тебе надо немного успокоиться, прежде чем за руль сядешь. Пошли, чайку выпьем.
Глава 23Дикий? Да… Сегодня я дикий… А всё началось с того, что Малая просто взяла и сбежала из моей постели, не объяснилась, не сказала ничего, снова взяла и кинула меня, и я зол на неё. Зол, но в то же время хочу увидеть её лицо, потому что оно станет для меня успокоительной терапией.
Я киваю и ещё раз смотрю, чтобы убедиться, что на капоте на самом деле не осталось следов или соплей этого хлыща, а затем иду следом за Седым в его квартиру. Туда, где обитает мой личный яд. Доза успокоительного и отравляющего одновременно. Малая.
Мы поднимаемся в квартиру молча. По пути сталкиваемся с женщиной, которую Седой приветствует. Он говорит что-то про няньку, но я не вникаю: мне плевать, кто она такая. Войдя в квартиру, я сталкиваюсь взглядом с Малой. Она прижимает к себе сына и смотрит на меня перепуганными глазами. Не ожидала, что я решу заглянуть в гости? Мои губы трогает улыбка, а пацан поворачивается и смотрит на нас.
— Папа, — говорит он Седому тонким голоском, но тот проходит мимо и зовёт меня за собой.
— Сейчас чайку сделаю.
Пацан смотрит на меня несколько секунд. У него болезненный вид. Детские глазёнки наполнены такой же грустью, надеждой и тоской, как у того щенка, и у меня в душе переворачивается что-то, а когда пацан выдавливает улыбку и тянет ко мне руки со словами: — Папа, — у меня вообще в башке разрывается миллиард чёртовых импульсов. Я не знаю, как реагировать на то, что он просится ко мне на руки, и протягиваю свои. Всего несколько секунд, и пацан оказывается на моих руках. Малая отчего-то прикрывает рот рукой, а в её взгляде застывают слёзы.
— Привет, Малой! Как настроение? — спрашиваю я, а сам волнуюсь как ребёнок, потому что понятия не имею, как общаться с детьми. Что, если я ненароком сделаю ему больно? А если выроню?
Мальчишка улыбается мне и обвивает руки вокруг моей шеи.
— Дикий, да брось ты с ним возиться! Пошли, выпьем чаёк с мятой, поболтаем! У тебя же дела! — орёт из кухни Жека.
А я всё сильнее хочу закатать его в бетон и заставить грызть его зубами, чтобы выбраться и выжить. Тварь. Бесчувственная. Бесчеловечная тварь. Как он может относиться вот так к своему ребёнку? Я бросаю взгляд на Малую.
— У тебя кровь, — негромко шепчет она, тянется к моему лицу и проводит большим пальцем правой руки по моим губам, вытирая кровь.
— Ерунда! Преподал урок местным гопникам… Впрочем, ты же знаешь, у меня такой стиль жизни… Вот такой я хре… — я прикусываю язык, потому что нельзя учить ребёнка плохим словам, успеет ещё, жизнь же долгая…
«Но не для него», — обжигает меня жестокая мысль.
— Малой, ты иди, наверное, к маме, а дядя Кирилл поедет по делам… У меня их много.
Я думаю, не обгадит ли он мою белоснежную рубашку, но всего лишь на мгновение, потому что близость с ребёнком кажется мне чем-то особенным… Между нами есть какое-то притяжение. Наверное, всё дело в том, что мы оба по-своему привязаны к одной женщине. И если бы не ненависть между нами, если бы не греховная связь, окутывающая нас этой ночью, я мог бы остаться, мог бы стать даже дядей Киром для него, но не в этой ситуации…
