— Какая прелесть! — воскликнула она. — Шанни, покорми их!
Я послушно отломила кусочек и бросила в пруд. Амберли обняла меня за талию, уместила голову на моем плече и вздохнула.
— Возвращайся ко мне, сестрица, — попросила она. — Мне без тебя не разобраться во всех этих предложениях. Кто мне еще подскажет, кому стоит довериться, а от кого держаться подальше? Ее милость добра, но ты ведь спасла меня от Брана Гендрика, и я тебе очень благодарна. Но что мне делать дальше? Ты разбираешься в людях, а я слишком наивна и ничего не понимаю в жизни.
Криво усмехнувшись, я бросила уткам последний кусок и обняла сестрицу в ответ.
— Я совсем не разбираюсь, дорогая, — сказала я.
— Еще как разбираешься, — заверила меня Амбер.
И вновь я спорить не стала, лишь подумала — если бы я не ошибалась в своих выводах, то сейчас стояла бы не на берегу пруда, а на дворцовом паркете. Однако я кормлю уток, а ее подлость уже успела подсунуть королю свою очередную кандидатку на исполнение высочайших прихотей. И он наверняка успел оценить и ее декольте, и готовность к близости с ним… Противно.
Покривившись, я освободилась от объятий Амберли и отошла от воды. Сестрица последовала за мной. Она поглядывала на меня, но больше пока ничего не говорила, а вскоре опять взяла за руку, и мы побрели между деревьев, ожидая, когда нас позовут. Сегодня было решено не брать стола и стульев, на земле мы тем более сидеть не собирались. Нам накрывали… на пне. И есть мы должны были стоя. Мне подобные чудачества были безразличны.
Я бы предпочла, оказавшись в своих комнатах, слушать треск огня в камине и протяжные завывания, нет, не ветра, а вздохи моей дорогой Тальмы. Вот уж кто пытался ходить за мной, словно за малым дитя, пока я не указала ей на стул в углу гостиной, где теперь служанка просиживала целыми днями, не желая оставлять меня в одиночестве ни на минуту.
— Ваши милости, — к нам подошел лакей. Он поклонился: — Извольте пожаловать к столу.
Ничего горячего или сытного не подразумевалось. Дабы не перебить аппетит до обеда, а лишь чуть утолить легкий голод, который должен был появиться на свежем воздухе. Так что на пне, покрытом белоснежной салфеткой, не было мясных блюд, ни горячих, ни холодных. Лишь сыр, булка, овощи и фрукты. Для родителей стоял маленький графин с легким вином, для нас с сестрицей ягодный напиток.
— Смотри сколько булки, — шепнула мне Амбер. — Мы можем снова покормить уток. Там, кажется, еще прилетели.
— Хорошо, — кивнула я.
Я вообще стала сейчас удивительно послушна. Что сказали, то и сделала. Велели переодеться к прогулке — переоделась, велели ехать верхом, села в седло, сказали кормить уток — покормила, сунули в руку булочку с уложенным на нее куском сыра — съела, особо не чувствуя вкуса. Да мне попросту было всё равно, что я буду делать, и буду ли вообще. Разве что заставить меня говорить оказалось почти невозможно.
Мое настроение медленно, но верно, начало передаваться и остальным. Затеянное старшей баронессой предприятие, которое могло стать приятным разнообразием, всё больше превращалось в нечто тягостное и раздражающее. Батюшка уже успел дважды посмотреть на свой брегет. Матушка ворчала на нерасторопность прислуги, хотя лакеям и суетиться было не за чем. А Амберли просто пригорюнилась и чертила длинной палкой на куске земли, свободном от травы, завитушки и круги.
— Едемте домой, — попросила я, устав от нашего стояния на берегу пруда.
— Да, пора бы уже, — деловито ответил отец, в третий раз взглянув на брегет.
— Я не понимаю! — вдруг не выдержала матушка. — Да я просто отказываюсь понимать, как дворец и служба герцогине могут быть настолько милей отчего дома и близких людей, чтобы вот так вот изводить себя. Это нечестно и несправедливо! И обидно, — добавила родительница и отвернулась.
— Мне не нравилось служить герцогине, — ответила я без всяких эмоций.
— Тогда отчего же вы третий день убиваетесь? Неужели из-за того, что… да я даже говорить этого не хочу! — матушка всплеснула руками. — То, что я поняла из услышанного… это ужасно и неприемлемо, а значит, и не стоит переживать, что вы не стали той, кем не стали.
— И ею я тоже не хотела быть, — сказала я.
— И хвала Богам! — воскликнула баронесса. — Но объясните же нам тогда, Шанни, отчего вы так страдаете, если и служба была вам не в радость, и фавориткой вы не собирались становиться? Почему терзаете себя?
— Фавориткой я быть хотела, — ответила я и отложила на пень недоеденный кусок булки.
— Да вы же только что сказали…
— Фаворитка — не значит та, кого вы подразумеваете, — ответила я и протяжно вздохнула, не желая вести этого разговора. Однако продолжила свою мысль: — Граф Дренг — фаворит, но это не означает, что между ним и государем есть то, о чем вы думаете, матушка.
— Но зачем?!
На меня смотрели все, включая лакеев, любопытство которых оказалось сильнее выучки.
— Мне это было нужно, — произнесла я и покривилась: — Теперь уж не будет.
И пока мне не продолжили задавать вопросы, направилась к лошадям, привязанным неподалеку.
— Не понимаю, — услышала я матушкин голос.
— Оставьте ее, Эли, — негромко произнес отец. — Раз начала открываться, значит, однажды доскажет всё, о чем сейчас умолчала. Или вы желаете довести дочь до истерики, а нашу семью до скандала? Мы говорили с вами: терпение и еще раз терпение.
— Да, ваша милость, — проворчала баронесса, но на этом допрос прекратила.
В обратную сторону мы ехали и вовсе молча. Никто не спешил завести хотя бы краткой беседы или высказать о том, что солнце скрылось, и, кажется, скоро начнется, дождь. Отец ехал рядом со мной, будто не желая оставлять меня в полном одиночестве, матушка с Амберли отстали. Настроение у всех было подавленным и мрачным, небо, всё более хмурившееся над нашими головами, казалось, поддалось всеобщему унынию.
Оживились мои родные уже ближе к дому, когда обнаружили перед воротами нашего особняка экипаж.
— Кто бы это мог быть? — изумился батюшка. — Вроде бы не его сиятельство.
— Кто там? — матушка подъехала к нам с отцом, поспешила за ней и Амбер.
— Может быть, кто-то из гостей с торжества? — неуверенно предположил барон.
И в это время от калитки отошел посетитель, которому должны были сообщить, что хозяев нет дома. Я всмотрелась в того, кто остановился и смотрел в нашу сторону, и сердце мое вдруг сорвалось с привязи, разбив первый слой защитного панциря, щеки загорелись от лихорадочного румянца, ставшего следствием волнения, и я подстегнула Аметиста.
— Это Дренг, — сказав это, я пустила коня рысью.
Это и вправду был королевский любимец и доверенное лицо. Первый миг надежды, ослепивший меня, сменился подозрительностью и тревогой. Зачем он приехал? Что хочет сказать? Быть может, это просто визит, за которым стоит пустая вежливость и только? И поводья я натянула, опять пустив Аметиста шагом. Вскоре окончательно остановила его и спешилась. За моей спиной спрыгнул из седла на землю батюшка, и мы вместе приблизились к нашему гостю.
