Глава 18. Руслан
Долбаное солнце. Долбаные птички. Долбаное похмелье.
Переворачиваюсь с боку на бок, издавая протяжный стон. Все тело болит и ломит. Голова как чугунная, прилепилась к подушке, не оторвать. Силюсь открыть глаза, но тут же сжимаю их, из-за острой боли, пронзившей насквозь.
Сейчас бы воды, аспирина и сна, да побольше. Но коварный отходняк категорически против того, чтобы я встал с постели. Вроде не мальчик уже, пора прекращать такие загулы, но вчера явно что-то пошло не так.
Смазанные картинки проплывают перед глазами короткими вспышками. Но их не собрать, пока голова трещит по швам. Остаётся только послевкусие: разочарование, тоска, боль. И вполне физическая.
Размытые картинки врываются в сознание мешаниной из образов. Я цепляюсь за них, хочу удержать, встряхнуть, расставить по местам, как головоломку, но тщетно.
Мелкая в моих руках. Пальцы касаются оголенной кожи на ее боках и проходятся по ребрам — раз, два, три. Я вдыхаю запах ее волос, сладкий и пряный, уносящий в далёкое прошлое. Я хочу, чтобы она осталась в моих руках и перестала бежать. Я хочу остаться здесь и перестать вести себя как идиот. Я хочу.
Звонок в дверь раздается громче, чем может выдержать мой опухший мозг. Кого там еще черти принесли? Разве сейчас не раннее утро, мать её, субботы? Да пошли все нахрен! Опять, небось, ярые сторонники Христа расхаживают, или ещё лучше — провайдеры интернета.
Переворачиваюсь на другой бок и накрываюсь одеялом. Никого нет дома! Но настойчивое дзынь-дзынь продолжает разрывать перепонки и мои натянутые нервы. К настойчивым звонкам в дверь присоединяется телефон. Мать твою! Мне дадут сегодня поспать?!
На экране высвечивается радостное лицо моей сестры, и я немного смягчаюсь. Ну как на Ленку можно злиться?
— Да? — хрипло выдаю я.
— Русик, ты что, дрыхнешь ещё? — визжит систер.
— Допустим.
— Не дома??? — возмущенно-нравственно, как умеет только она.
— Дома я, дома, — потираю переносицу и отодвигаю трубку подальше. Всё-таки сестра слишком громкая для такого утра.
— Так какого фига ты не открываешь, я названиваю тебе в дверь уже минут десять.
— Щас, — вздыхаю, отключаюсь, и, собрав все имеющиеся во мне силы, привожу тело в вертикальное положение. Шаркающей походкой направляюсь в коридор, только сейчас осознав, что на мне трусы и носки. Прикольно. Замёрз ночью что ли?
Открываю дверь и прищуриваюсь от искусственного освещения подъезда. Сестра огибает меня и несется по коридору, по пути сбрасывая туфли.
— Русик, не обессудь, терплю уже полчаса! — кидает на ходу и скрывается в туалете.
Все той же шаркающей походкой заядлого алкоголика направляюсь на кухню и жадно присасываюсь к чайнику. Блин, чего ж так хреново сегодня? Вроде на минималках вчера был: бокал пива и пару вискаря. Детская доза для меня. Но отчего-то все тело ломит как после столкновения с асфальтоукладчиком.
Я смотрю на нее несколько долгих минут. Она не отрывает взгляд от окна, сначала хмурится, сводя идеальные брови на переносице, а потом с полуулыбкой. Узнать бы, что она там разглядела такого? Но я не в силах отвести от нее свой взгляд. Маленький нежный ангел, фарфоровая куколка. Странное чувство переполняет мою грудную клетку. Я не помню, что чувствовал минуту назад или год, я не в силах понять сейчас и то, почему так сильно сжимаю ее ладонь. С ней ведь так нельзя, правда? Она создана для ласки. Я поглаживаю ее ладонь, остро ощущая прилив чувственной энергии.
За спиной появляется Ленка, громко причитая о том, что ее мочевой пузырь только что пережил и прерывая поток картинок.
— Чай будешь? — хриплю я.
— Ой, да садись ты! Сама сделаю, на ногах же не стоишь, — смеётся она.
Сажусь на диванчик у окна и, прищурив один глаз, смотрю во двор. Яркое синее небо и радостные улицы, освещенные лучам теплого солнца, словно сошли с рекламного буклета. Картина за окном — противовес того, что я чувствую у себя внутри. Словно природа насмехается, выставляя напоказ разницу между светом и тьмой. Испытывает своей улыбкой. Выводит из себя.
Зарываюсь лицом в ладони, издавая протяжные утробные звуки.
— Это где ты так вчера нахреначился? — спрашивает сестра.
— В бар с пацанами ходили.
— А, ну тогда все ясно. Повезло тебе, что живешь отдельно, без родительских нотаций обходишься! — говорит она, пока возится с чашками.
— Ты ради задушевных разговоров пришла или мочевой пузырь привел?
— И то, и другое, и соскучилась, — ехидно замечает сестра, пока кладет сахар. — Поговорить с тобой хотела.
Передо мной ставится чашка с горячим напитком, а Ленка усаживает напротив. Тянусь к чашке, стараясь сдержать дрожь в руках.
— Ууу, а вечер, видать, не обошелся без приключений, — подмечает сестра, пристально вглядываясь в мое лицо.
— Чего?
— Ну, — обводит она пальчиком контур лица. — Вот это все, не об косяк же?
Встаю с места и иду в ванную. Из зеркала на меня пялится почти Франкенштейн. Блять. Что вчера было?
Удар, ещё один, спотыкаюсь и валюсь на землю. Крепкий, паршивец, а так и не скажешь. Ну, ничего, ему от меня тоже прилетело, пока он не опомнился и не пошел в ответную атаку. Сплевываю кровь и поднимаюсь, растягивая на губах усмешку.
— Сука.
Возвращаюсь на кухню, где сестра уже достала из морозилки упаковку с лазаньей.
— На вот, приложи, — протягивает мне. — Губа как? Может к отцу, пусть зашьет?
— Нет уж, как-нибудь обойдусь.
— Рус, ну, видок у тебя так себе, честно. Так что вчера случилось?
— Смутно помню, — не признаваться же, что всему виной ее старая знакомая. Тем более я до конца не уверен, что там произошло.
Она скрывается за дверью, так и не обернувшись. Забирает с собой свой запах, свое тепло и мое самообладание. Как это произошло? В какой момент времени переключился этот тумблер: с "ненавижу ее" до "она так нужна мне"? Где-то на заднем сидении такси в приступе романтического дурмана? Или когда бешенство закрыло красной пеленой мои глаза? А может, когда я впервые увидел ее слезы? Я все ждал, когда же она раскается за все, что сделала, я мечтал увидеть ее слезы, которые стали бы доказательством признания вины. Но эти влажные глаза были свидетельством совсем иного: я докатился до ручки. Сорвался, испугал даже самого себя.
— Опять ты? — звучит злое за спиной.
— Так вот, я что подумала, — вновь вырывает меня из воспоминаний Ленка. — Можешь ты ему помочь?
— Что? — о чем речь вообще?
