Книга Тысяча лун - Себастьян Барри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Помимо всего, в воздухе висело ощущение как после катастрофы – когда неотступно ждешь, что беда повторится. Но ничего не происходило, никакие всадники не налетали на ферму, и мы по глупости своей были даже несколько разочарованы, когда, разумеется, должны были бы испытывать радость и облегчение.
Потом – раз уж мы, как видно, вступили в пору неожиданных чудес – сам Джас Джонски приехал к нам, чтобы «объясниться». То, что за этим последовало, я расскажу вам с твердостью, какой не чувствовала тогда и, возможно, не чувствую до сих пор.
Я уверена, что у Джаса Джонски, как и у нас, было острое ощущение нависшей опасности – но по другим причинам.
Что я думала про Джаса Джонски? Теперь я думала, что это он ранил меня так, как только мужчина может ранить женщину, – вторгнуться в нее, как вор и убийца, и смертельно оскорбить ее сердце. Я взяла Пег в судьи по этому делу. Я изложила ей обстоятельства, и она вынесла вердикт. Почему я вручила девушке, такой же потерянной, как я сама, столь великую власть? Я не знала. Но я составила впечатление о Фрэнке Паркмане и как-то не видела его в роли своего обидчика.
Других подозреваемых у меня на примете не было. Память утонула в виски, но душа этой памяти еще жила во мне. Билась внутри.
По прошествии времени у меня возникло пугающее чувство, что случившееся со мной – ничто; ничто, нагроможденное на ничто. Это была странная и упорная мысль, которая червем проникла в меня, в гнездо моих лучших мыслей и начала его разорять. Она висела на мне тяжестью, стремясь раздавить. Во власти ее мне стало казаться: даже если я сейчас заговорю и скажу мужчинам, что это определенно был Джас Джонски, их ответ удивит и ошеломит меня. Они будут сидеть как ни в чем не бывало, эта новость их не заинтересует, они лишь удивятся, что я принимаю это так близко к сердцу. Незначащую мелочь, которую неминуемо должны перенести все девушки согласно общему замыслу мироустройства. Для них это не будет значить ничего. Слово «ничего» многажды прозвучит из их уст в приложении ко мне. Под тяжестью этой мысли я снова и снова умирала. Я дрожала от ощущения своей ужасной незначительности. Я будто слышала, как мужчины смеются надо мной и переглядываются в притворном удивлении; а потом, воображала я, они от меня отвернутся и никогда больше не обратятся ко мне с той нежностью и любовью, за которую я хранила их в своем сердце. Я воображала, что они будут считать меня попорченной – погубленной, как сказал бы проповедник – и что даже Розали не сможет зашить меня снова, и никакая весна и никакое лето не сотрут той гнусной зимы. Что теперь я – товар, потерявший цену, дерюга, не стоящая гроша, и жалобный козодой больше не пропоет для меня, Томас Макналти не проявит материнской доброты, а Джон Коул – отцовской заботы. Что потом, возможно, они выставят меня на дорогу. Что меня выбросят, как обесцененный конфедератский доллар, и никого не пошлют, чтобы взять меня обратно. Что, взломав дверку, ведущую в меня, Джас Джонски распахнул двери моего дома, открыв их ветрам, воющим бурям и всем мимохожим грабителям.
И тут вышла одна из самых странных бесед, какие мне доводилось видеть. В ней было столько темного, что никакой дневной свет не помог бы.
Справедливости ради скажу, что Джас Джонски проявил храбрость, приехав сюда, на ферму Лайджа, где у него не было ни единого друга. Где ему пришлось стоять перед четырьмя озлобленными мужчинами и двумя мрачными женщинами и куда его даже не приглашали. Наоборот. Скорее, эти шестеро с удовольствием распялили бы его шкуру на двери. Он явился так же, как в первый раз (я говорю про первый раз, когда он приехал оправдываться, а не про его многочисленные визиты в качестве поклонника). Вероятно, он думал, что обидчики Теннисона обнаружены в лице Аврелия Литтлфэра и его сотоварищей. Но может быть, Уинкл Кинг решил действовать, выслушав горестные жалобы Джаса Джонски, без ведома даже полковника?
Жизнь казалась мне трясиной, в которой столько всего говорится и столько всего не говорится, а посередине – то, что могут высказать только ангелы, ведь они, по слухам, всеведущи.
И вот наш небольшой отряд вышел против Джаса Джонски – четверо мужчин и мы с Розали. Был ясный летний вечер. Мы завидели Джаса Джонски издалека – он приближался с северо-востока. В это время на карауле стояла Розали. Мужчины в доме ели жаркое, но по зову Розали вышли, чтобы встретить этого краснолицего мальчишку.
Он приехал с важным делом, но его кобыла опять не давалась себя привязать – так же как в прошлый раз.
– Черт бы тебя подрал, – сказал он.
Шесть пар глаз наблюдали за ним, не удостоив приветствием или вообще хоть словом.
Первое, что он сделал – видимо, заранее решил, – подошел к Теннисону и протянул ему руку.
– Я хотел сказать, мне очень жаль, что вас избили, мистер Бугеро, – сказал он. – Я не желал вам никакого зла.
Теннисон не подал руки в ответ – но, может, просто из замешательства, а не из осторожности или обиды.
– Я просто решил, что должен это сказать, – продолжал Джас Джонски. – Подумал просто.
И он отступил шагов на пять. Тут я спустилась с крыльца, подошла прямо к Джону Коулу и встала рядом с ним. Я как будто вросла в землю ногами – может, я потом еще и корни пущу и дам урожай.
– И вдобавок к тому, что я уже сказал, я хочу сказать, что Винону привезли, когда она была совсем плоха от раны. Я ее не захватывал и ничего такого. Это Уинкл Кинг нашел ее на дороге и притащил ко мне.
А доктору Тарпу он говорил другое, подумала я. Ведь он сказал доктору, что меня нашли люди полковника, возвращаясь с поля битвы? Именно. А Уинкл Кинг меня не знает, откуда ему меня знать? Но я пока промолчала, не желая мешать Джасу Джонски играть роль Сократа, произносящего речь перед пятью сотнями судей.
– Я просто не успел дать вам знать, и вообще, Мемухан Тарп с этим справился. – Джас Джонски продолжал ораторствовать в свою защиту, несмотря на мои мысли, если можно так выразиться. – Я его вызвал, и он содрал с меня два доллара за то, что я предоставил ему возможность вылечить Винону. И я был оченно рад, что мог ей помочь. Я просто хочу сказать, что не захватываю девушек в плен и вообще ничего ей не делал, кроме того, что хотел на ней жениться.
Я помню, что Джон Коул произнес только «хмм», возможно выражая неодобрение или недоверие, а возможно, и нет.
– Ты что, после всего еще думаешь на ней жениться? – сказала Розали у нас за спиной – возможно, сама себе. – Да ты дурак безмозглый.
Джас Джонски так завелся от всех своих речей и, видимо, так боялся Джона Коула и всех нас, что – я должна признаться – разревелся. Просто зарыдал, как ребенок. Я думаю, он сам был тому не рад. Но слезы приходят непрошеными. Я это отлично знала.
– Твое дело не к этим людям, а только ко мне, – сказала я.
Я попросила своих отойти назад, на веранду, и дать мне поговорить с мальчишкой наедине. Они не возражали, поскольку собирались стоять тут же, вооруженные не хуже императоров. Но я вдруг поняла, что это мне на руку – когда во время разговора за мной стоит вооруженная сила. В то же время я молилась, обращаясь назад во времени, – молилась своей матери, чтобы она даровала сил мне самой. Я знала, что мне нанесли великую рану; правду сказать, я чувствовала, что где-то в самой середке у меня зародилась гниль, так мне это представлялось, и меня это чрезвычайно пугало. Попробуйте чинить дамбу, когда через нее несется поток. Тем более голыми руками.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Тысяча лун - Себастьян Барри», после закрытия браузера.