— Ты знала, знала! — взвизгнула Элоиза. — Онсказал тебе, когда приезжал в больницу… Что он сказал, повтори мне слово вслово!
И она снова с силой тряхнула Габриэлу, у девочки лязгнулизубы.
— Он… ничего… не говорил. — Новая страшная мысльпоразила ее. — Папа? Что с папой?!
У нее просто не укладывалось в голове, что с папой моглослучиться что-то плохое. Быть может, он… Но прежде чем она успела представитьсебе, как папа бросается со скалы в пропасть (так поступил герой одного ееволшебного рассказа, когда злые великаны отняли у него единственную дочь),Элоиза выпалила:
— Он ушел, и ты об этом знала! И в этом виновата толькоты, ты, ты!.. Ты доставляла нам столько хлопот, что он не выдержал и сбежал. Тынебось думала, что он любит тебя, правда? Так вот, ему на тебя наплевать! Онбросил тебя точно так же, как и меня. Так и запомни, маленькая дрянь, это ты вовсем виновата! Ты одна! Он ушел, потому что ненавидел тебя! Он ушел из-за тебя,гадина, и теперь тебя некому будет защищать. Вот тебе, вот, вот, вот!..
И она ринулась на Габриэлу, выкрикивая проклятья и осыпая еехлесткими ударами.
Только тут девочка начала понимать, что случилось.
Папа ушел от них. Вот зачем он заходил к ней вчера вечером —он хотел попрощаться. Теперь он был где-то далеко, а это значило, что у нее вжизни осталось только одно: непрекращающиеся, жестокие побои и боль. Папа велелей быть храброй, быть сильной… Эти его слова были единственным, на что Габриэламогла опереться, но кулаки матери опускались на ее голову, на незажившие ребрас такой силой, что она не сдержалась и заплакала еще горше. Она просто незнала, как она сможет пережить этот нескончаемый кошмар. Неужели папа ненавиделее? Габриэла была уверена, что это не правда, но теперь она заколебалась. Джонникогда не защищал ее, никогда ничем не помог, и вот теперь он и вовсе бросилее, хотя не мог не знать, что мама постарается сорвать все зло на ней. И отэтой неуверенности Габриэле стало так горько, что она даже забыла о боли.
Потом боль вернулась, но это была уже боль души, от которойее не могли избавить ни в одной больнице.
Глава 5
Следующий год жизни Габриэлы был окутан мраком, в которомвоздвигались и таяли неясные, расплывчатые фигуры. Злые горбатые тениподкрадывались сзади, преследовали ее днем и ночью и, визгливо крича, наносилией удары и снова отступали в темноту. Вездесущий страх лип к коже, тек по спинехолодным потом, отзывался острой болью в каждой клеточке ее избитого,худенького тела. И не было в этом мраке ни одного просвета, ни одного светлогопятна, на которое она могла взирать с надеждой.
Отец ее исчез и не подавал о себе вестей. Можно былоподумать, что у Габриэлы никогда не было папы.
Джон не звонил, не писал, не приезжал, чтобы навестить ее;он не сделал ни одной попытки объяснить, почему все случилось именно так.
Впрочем, день, когда Элоиза получила первое уведомление отего адвоката, запомнился Габриэле надолго.
Мать была в такой ярости, что сначала зверски избила ее, анапоследок столкнула с лестницы. «Надеюсь, ты сломаешь себе шею», —сказала она при этом. К счастью, Габриэла даже не очень ушиблась, однако этобыл еще не конец. Элоиза не знала ни жалости, ни милосердия, и даже боязньпопасть в тюрьму за убийство ее больше не останавливала. Она прекращалаистязать дочь только тогда, когда уставала сама. При этом она кричала, чтоненавидела Габриэлу всю жизнь, что все ее несчастья — из-за дочери и что это она— мерзкая маленькая дрянь — виновата в том, что отец бросил ее. От нее жеГабриэла узнала, что папа хочет жениться на женщине, у которой есть двемаленькие дочки, которые с успехом ее заменят.
«Они — не такие, как ты! — выкрикивала Элоиза,награждая дочь увесистыми оплеухами и пинками. — Они красивы, добры,воспитанны, вежливы. Они умеют все, чего не умеешь или не хочешь делать ты. ИДжон любит их!» — заканчивала она мстительно. Однажды Габриэла попыталасьвозразить. Она изо всех сил цеплялась за те чувства, которые всегда приписывалаотцу. Элоиза буквально взбесилась. Схватив ершик для посуды, она заставила дочьоткрыть рот и стала промывать его жидким мылом для принятия ванн. Плотнаямыльная пена летела во все стороны, попадала в глаза, лезла в горло и в нос, ив конце-концов Габриэлу вырвало. Ощущение собственного унижения и бессилияохватило ее. Папа любил ее — она знала это, верила… Или только хотела верить.Сомнения разъедали маленькую душу, и под конец Габриэла уже не знала, что ейдумать.
Большую часть времени она по-прежнему проводила дома, читаяили сочиняя свои собственные рассказы.
Время от времени Габриэла писала долгие, обстоятельные, хотяи несколько однообразные по содержанию письма папе, но она не знала его новогоадреса и не могла их отправить. Хранить их тоже было небезопасно, поэтому чащевсего Габриэла рвала их на мелкие клочки и спускала в уборную.
Правда, несколько раз Габриэла пыталась выяснить, где теперьживет папа, но у нее ничего не получилось.
Спросить у матери она, разумеется, не могла, поэтому, выбравмомент, когда Элоиза куда-то уехала, девочка перерыла всю адресную книгуНью-Йорка, но безрезультатно. В другой раз она позвонила в банк, где когда-тоработал папа, но ей сказали, что мистер Харрисон оставил службу и переехал вБостон.
В Бостон… Для Габриэлы это звучало примерно так же, как «вдругую галактику», но она все еще на что-то надеялась. И лишь когда отец необъявился даже на ее десятилетие, Габриэла поняла, что потеряла его навсегда.
Несмотря на это, она частенько продолжала вспоминатьпоследнюю ночь, когда Джон зашел к ней в комнату, и каждый раз испытываланепонятное смятение.
В голове ее роилось множество слов, которые она могла бысказать папе тогда… И быть может, он бы никуда не ушел, не променял бы ее надвух других маленьких девочек, которые, как утверждала Элоиза, были гораздолучше ее.
Ах, мечтала Габриэла, если бы я была послушнее илиталантливее. Если бы мной можно было гордиться. Может, тогда бы он не оставилнас? «А вдруг, — прокрадывалась ей в голову страшная мысль, — вдругмама меня обманывает и папа умер? Вдруг он попал под машину или под поезд?»Думать об этом было так страшно, что у Габриэлы перехватывало дыхание, и онагнала от себя эти картины, но они возвращались вновь и вновь, потому что ничемдругим она не могла объяснить себе странного молчания отца.
При мысли о том, что папа мог погибнуть и что она никогдабольше его не увидит, Габриэла непроизвольно вздрагивала. Она очень боялась,что может забыть, как он выглядит, и, если поблизости не было матери, тут жевскакивала и бежала к ближайшей папиной фотографии. Они, как ни странно,по-прежнему висели чуть не в каждой комнате, и Габриэла подолгу стояла передними, стараясь получше запомнить его лицо. Но однажды Элоиза застала ее за этимзанятием и, выдрав фотографии из рамок, разорвала их.
