Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Пётр Алексеевич с дочкой должны были ещё днём приехать, а заявились к вечеру, Аллу Сергеевну навещали – санаторий по пути, что не заехать? Светка крик подняла – зачем переться было, коли та и сама завтра возвращается. Ей с самого утра неспокойно, как скребло что-то внутри, покоя не давало. И вот на тебе!
– Я не вовремя, наверно? У вас тут семейные разборки! – Олег протянул Светлане ненавистные гладиолусы, подмигнул Танечке и уже готов был раствориться, неприятно, что в чужую жизнь случайно влез, и мужик Светкин выглядел нелепым и испуганным.
– Нет! Не уходи! Это Пётр, отец Танин… Привёз её из летнего сада, – она пыталась успокоиться и взять себя в руки.
Пётр Алексеевич всё понял и стал натягивать ботинки. Они с трудом налезали, он кряхтел, просовывал палец под пятку, что-то бормотал, и выглядело это совсем не смешно. Олегу не по себе; с другой стороны, вроде и неправильно взять и свалить запросто, без объяснений. Таня вдруг начала реветь в голос, но к отцу не приближается, видно, мать боится. Не удержалась, подбежала, руками обхватила и всхлипывает жалобно:
– Папа, папочка! Не уходи! Забери меня с собой! Папа!
Олег не выдержал:
– Да что это у вас тут происходит?! Что за трагедии такие?! Чёрт знает что творится! Света!
– Танюш! Так я тебя завтра к вечеру или послезавтра заберу. И мама не против. Да, Свет? – слёзы ладонью дочери вытирает, улыбаться старается.
– Не против, не против! Всё! Хватит тут концерты закатывать. Таня, иди в свою комнату, – Света стоит, ещё чуть-чуть – и сама разрыдается.
Пётр Алексеевич с трудом вырвался из совсем не по-детски крепких рук дочурки, схватил плащ с вешалки и, странно кланяясь, выскочил из квартиры, протянутую руку Олега не заметил. Таня в комнату свою побежала и впервые со всей силы дверью хлопнула.
– Вот соседям праздник устроили! Целое представление! Гадают, наверно, был мордобой или нет? Пойду цветы в вазу поставлю. Не люблю гладиолусы с детства, – зачем-то сказала Светлана. – Мне их бабушка всегда на первое сентября покупала. В первый класс провожала, родителей не было, не помню, по какой причине, может, и выпивши были, постеснялись. И так каждый год…
Тишина убивала обоих. Каждый думал о своём, и, казалось, они столкнулись с огромным айсбергом, обойти который не представлялось возможным, и он стал зловещим напоминаем, что, помимо квартиры 22 по проспекту Ветеранов, существует ещё целый мир, и кому-то надо на что-то решаться, по-старому уже не получится.
Молчание нарушил Олег:
– Пошли чай пить.
– Ты останешься?
– Нет… Не сегодня…
Ему надо понять, что дальше. Это сцена не отвратила его, нет, но всё становилось сложным, и на него ложилась какая-то ответственность, к которой он совсем был не готов. Шляться к ней время от времени было не по-мужски, неправильно. Света ни о чём не просила, от неё уже ничего не зависело.
– Может, Таню позовёшь? Что она там одна в комнате прячется? Жалко её…
– А меня не жалко? – Света опять по привычке уставилась в окно.
Снова зарядил дождь, видно, теперь надолго, и его переливчатое шуршание успокаивало. Жёлтые фонари освещали свежевыкрашенные скамейки на чугунных лапах, и они, мокрые, блестели, как покрытые лаком.
– Скоро пойдут грибы… Ты любишь собирать грибы? В Питере все грибники и рыбаки! – Олег улыбнулся. – Люблю раннюю осень. Дождь люблю. Мальчишкой на велике под дождём гонял. Мать домой загнать не могла. Пойду я, наверно. Поздно. Устал как-то…
Она молча проводила, в дверях не стояла и впервые не слушала его уходящие шаги. Посреди гостиной так и остался стоять Танькин чемодан: «Нет сил! Завтра разберу».
Она заглянула в детскую.
– Есть хочешь?
Ответа не последовало. Таня делала вид, что читает книжку, и даже не подняла голову.
Воевать не хотелось, кричать не было сил: «Что они там с ребёнком сделали?! Не узнать! Скоро совсем неуправляемая станет!»
Пётр вышел на улицу, зонтик забыл у Светланы, вернуться невозможно. Стоял под козырьком подъезда, потом решил добежать до соседнего. Лужи пузырились, и казалось, это затянувшееся светопреставление никогда не закончится. Захотелось стать прозрачным, бестелесным, чтобы даже дворовая собака не признала.
Он увидел, как гость Светланы быстро направляется к «Ладе». Ушёл! Сердце бешено колотилось: «Может, вернуться?» Сегодня утром он твёрдо решил поговорить со Светой, обсудить один вопрос, который мучил слишком давно. Это касалось официального признания дочери со всеми вытекающими формальностями: он хотел, чтобы Таня носила его фамилию. Тем более и мама настаивала, часто возвращалась к этой теме и не понимала, почему он так тянет. Пётр не тянул. Любая попытка завести разговор заканчивалась ссорой, и Света требовала сначала оформить законный брак, которому он неистово противился. Теперь он стал не нужен, и это давало возможность возобновить переговоры, по-другому это действо было не назвать.
Когда возвращались в город, в вагоне электрички кроме него и Танечки было полно народа. Он снова и снова проговаривал про себя давно заготовленные и заученные фразы, пытался отыскать новые правильные слова и, несмотря на любую реакцию, будет настаивать… Просить, в конце концов! Иногда он забывался и начинал громко убеждать воображаемую Светлану, Таня дёргала его за рукав и поглядывала грустными смышлёными глазами.
Если бы он только знал, что их поздний приезд вызовет такое непонимание, приехал бы гораздо раньше! Скорее всего, она ждала этого молодого мужчину, и он невольно нарушил все её планы. Было стыдно от того, что так нелепо повёл себя. Ревности не было. Гораздо легче одному, чем с ней, и дороги назад нет, только бы с Таней всё уладить.
Толик его не забывал, если был на берегу, и звал посидеть в тихом месте. Не всегда время было, работал много – мать на пенсии, Свету с Таней нужно тянуть, а Летиция денег не брала, ни копеечки, сколько раз поначалу предлагал. Последние два года не звонил, бесполезно, отвергала любой намёк на проявление заботы.
– У меня всё хорошо! – один ответ, и тем же голосом, спокойным и безразличным.
Пётр Алексеевич постоял ещё минут десять, снял очки с толстыми стёклами, которые так ненавидела Света, и решительно направился в сторону автобуса. Ноги мгновенно стали мокрыми, и противно хлюпало в ботинках, светлый плащ, набрав воды, казался тёмным. Сырость подбиралась к самому телу, вечер стоял далеко не тёплый, но он ничего не чувствовал и то и дело смахивал с лица растекающиеся в разные стороны струйки дождя, и упрямо шёл, почти не разбирая дороги.
Это было нарушением всех его правил, лишено здравого смысла, неким проявлением отчаянной смелости, которой ему так недоставало. Его вечная трусость сказать «нет», самому себе назначить испытания и впоследствии сносить немыслимые страдания вызывали отвращение, и он словно увидел себя со стороны. Почему он стал таким? Что так сильно повлияло? Скорее всего, отсутствие в его жизни отца. Что могли заложить в когда-то неокрепшую душу подростка две овдовевшие женщины, мама и бабушка? И Лютик туда же! Нельзя было любить его так безоглядно и слепо. Это они зародили в нём мужскую слабость, и только Светлана, сама того не ведая, открыла ему глаза, и он наконец-то увидел себя таким, каким являлся на самом деле. Спасало, что мамы нет дома, иначе пришлось бы делать счастливое лицо, а это было крайне сложно, тем более сейчас.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
