Мама говорила, что, когда мы познакомились, я держала его и не хотела выпускать из рук. Папа очень сердился.
— Почему? — спросила Джулия.
— Дэнни ему не нравился. Он все время хотел его выбросить.
Конечно, он хотел его выбросить. Потому что знал: это я дала тебе эту игрушку перед расставанием, а он хотел стереть меня из твоей памяти.
— Ты говоришь, он все время хотел его выбросить…
— Он выбрасывал его несколько раз, а мама каждый раз спасала Дэнни и отдавала обратно мне.
— Похоже, твоя мама была славная, — осторожно сказала Джулия.
— Замечательная. Она сердилась на папу, потому что он не хотел написать домой и попросить, чтобы прислали фотографии моей родной мамы.
— Правда?
— Да. Она меня спрашивала, помню ли я мою родную маму, а он ее останавливал. Я слышала, как они спорили. Он говорил, что моя мама — Бьянка, а она говорила, что родную маму никто не может заменить.
Значит, у Бьянки была щедрая и добрая душа.
На мгновение Джулия почувствовала к ней благодарность, к которой примешивалась жалость: она тоже поддалась чарам Брюса.
— Мне кажется, папа не очень любил мою родную маму, — продолжала Роза. — Он не хранил никаких ее фотографий и никогда не хотел говорить о ней. Если я его спрашивала, он всегда начинал говорить о чем-нибудь другом, — Так у тебя нет ни одной ее фотографии?
— Нет, — грустно сказала Роза. — Я даже не знаю, как она выглядела.
— Ты совсем ничего не помнишь?
— Немного помню. Она крепко прижимала меня к себе, и от нее чудесно пахло. И она все время смеялась. А еще я помню ее голос… Но лица не помню. Как хорошо было бы иметь фотографию, где мы с ней вместе, — тогда все опять стало бы по-настоящему. Потому что она была настоящая, и в то же время ее не было. Прямо как привидение. Если бы я ее увидела, то не узнала бы.
— Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, — прошептала Джулия.
Карло издал какой-то звук, требуя внимания.
Роза откликнулась и помогла ему крепче ухватить старенького кролика.
— Похоже, Дэнни — хороший друг.
— Он всегда был моим хорошим другом, — подтвердила Роза. — Но теперь он должен присматривать за Карло. Я это объяснила Дэнни, чтобы он не подумал, будто я его больше не люблю.
— Это ты правильно сделала, — сказала Джулия. Некоторые вещи надо объяснять, а то люди — или кролики — могут не правильно понять.
Теперь ей стало ясно, почему Винченцо сказал, что малыш помогает Розе сохранять присутствие духа. Она стала ему как мать, отвечая на его нужды и забыв свои, кормила его, ободряла его.
Она потеряла меня как раз в возрасте Карло, подумала Джулия. И точно знает, что ему нужно.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Возвращаясь в гостиную после ленча, Джулия услышала, как зазвонил телефон и как Винченцо говорил рассерженным и нетерпеливым голосом:
— Послушайте, не звоните мне домой, тем более на Епифанию. У вас что, нет семьи? Я ведь уже сказал вам «нет» и менять ответ не собираюсь.
Всего хорошего!
Он решительно положил трубку.
— Ну, здорово ты их отчитал, — заметила Джулия, входя и удобно устраиваясь на диване.
— Некто хочет купить палаццо и сделать из него отель, — проворчал Винченцо. — Они как мухи: прихлопнешь одну — и тут же налетит дюжина.
— Пьеро как-то сказал мне, что ты ни за что не согласишься.
— Это еще очень мягко сказано.
— Жаль. Получился бы изумительный отель.
— Ты в своем уме? Продать родной дом?
— Разумеется, нет. Ты сам превратишь его в отель.
— Вот как? И где я возьму деньги?
— Найдешь инвесторов. Почему бы нет? Посмотри на «Даниэли». Первоначально это был дворец, палаццо четырнадцатого века.
— А ведь верно…
— Заставь свое палаццо приносить пользу. Верни его к жизни. Ведь это же лучше, чем смотреть, как здание будет разрушаться.
— Оно уже разрушается.
— Так останови этот процесс. Странно, почему ты раньше до этого не додумался.
— Потому что я самый паршивый бизнесмен на свете. Я был способен только на то, чтобы отражать атаки акул, думавших, что в таком безвыходном положении я продам палаццо за бесценок. Содержа ресторан, я надеялся зарабатывать достаточно, чтобы оставаться на плаву, но этого не хватит на содержание дворца.
— Не хватит, так что наилучший способ разделаться с акулами — это украсть у них идею. Ты вернешь себе свой дом — хотя и не в первозданном виде, но все-таки у тебя будет больше, чем ты имеешь сейчас.
— У меня начинает опасно кружиться голова, проворчал он. — Ты подбрасываешь мне сумасшедшие идейки, которые вдруг начинают казаться разумными.
— Конечно. Я буду твоим первым спонсором.
— У тебя есть на это деньги?
— Не деньги. А вот это. — Она подняла руки. — Я бесплатно отреставрирую фрески, и это будет мой вклад. Ты должен будешь привести здание в порядок и достать подходящую мебель. Лучше, наверное, открывать здание по частям, сначала одно крыло, потом другое, и почти сразу перебазировать туда ресторан.
— А как быть с картинами, которые были проданы? Даже если получу инвестиции, выкупить их я никак не смогу. Откроемся с пробелами на стенах?
— Разумеется, нет. Ты повесишь копии — тебе все равно пришлось бы это сделать, даже если бы у тебя были оригиналы. Этого потребовала бы страховая компания.
— И ты мне быстренько набросаешь несколько копий, так?
— Конечно. У меня неплохо получается Веронезе, а Рембрандт будет даже получше. Хотя мой Микеланджело, признаться, так себе.
— Твой?..
— Но их мы повесим в темном углу, и никто ничего не заметит. И не забудь, что у тебя еще есть кое-какие картины — те, что сложены наверху. Их можно либо повесить, либо выручить за них наличные деньги.
Возбуждение от идеи охватило Джулию, и слова полились потоком. На какое-то время она превратилась в настоящего художника и планировщика. Винченцо смотрел на нее с ироничным восхищением.
— У тебя все уже было отработано, не так ли?
— Вовсе нет. Это пришло ко мне только что, из-за того телефонного звонка, но теперь все прорисовывается четко.
— Подожди, я не успеваю за тобой.
— И не надо. Просто соглашайся со всем, что я говорю, а остальное я беру на себя.
— Ну так говори мне, что мы будем делать.
— Делать мы, наверное, ничего не будем, — ответила она с сожалением, — но если бы делали, то я посоветовала бы тебе начать с разработки планов.
