Тимоти протянул руку. Хорасу волей-неволей пришлось ответить на рукопожатие.
— Ты, Хорас, и дальше намерен продолжать в том же духе? — спросил Тимоти. — Остался таким же неотесанным, как и был?
— Непохоже, — отозвался Хорас, — что тебя прислали передать нам приглашение.
— Меня прислали сказать, чтобы ты прекратил свои бессмысленные выходки. Мы будем тебе признательны, если ты перестанешь колотить по стене.
— Кто это мы?
— Мы — это жители города. Включая меня самого. Всю жизнь ты мне досаждал — как на Земле повелось, так и здесь не кончилось.
— В городе есть жители? — переспросила Эмма. — Такие же люди, как мы?
— Нет, не такие, как мы. Иные из них внешне выглядят ужасно. Но они все равно разумные существа, и не надо их беспокоить, швыряясь в них камнями.
— Значит, им это не понравилось? — злорадно осведомился Хорас.
— Некоторые вне себя от возмущения.
— Кто такие эти чудища? И что тут, собственно, за стеной?
— Это, — ответил Тимоти, — Галактический центр.
— А ты-то что там делаешь?
— Я сотрудник центра. Единственный на весь центр человек.
— Выходит, ты самозванно объявил, что представляешь человечество?
— Никого я не представляю. Вернее, представляю человеческую точку зрения. А большего им и не нужно.
— Ну ладно, раз уж ты стал одним из них, то почему бы тебе не пригласить нас войти? Мы ведь только того и хотим, чтобы нам уделили какое-то внимание. А вы игнорировали нас, будто мы и не существуем. Мы стучались у дверей — вот и все, что мы делали.
— Не стучались, а колошматили во всю мочь. Ты не умеешь стучаться, Хорас. Ты сразу начинаешь колошматить.
— Значит, ты ничего для нас не сделаешь?
— Могу взять на себя смелость пригласить Эмму. Ей будет много удобнее в городе, чем здесь в палатке.
Эмма покачала головой:
— Я останусь с Хорасом. Спасибо, Тимоти, но я остаюсь с мужем.
— Тогда я, вероятно, действительно ничего не могу сделать.
— По-твоему, на этом можно поставить точку? — взвинтился Хорас. — Ты явился сюда с угрозами?
— Не собирался и не собираюсь вам угрожать, а всего лишь прошу утихомириться.
— А если мы не захотим?
— Тогда в следующий раз прилечу уже не я, а кто-то другой. И он, вероятно, не будет пытаться соблюсти вежливость, как я.
— Ты не очень-то походил на воплощение вежливости.
— Может, и не походил, — согласился Тимоти. — Временами с тобой чертовски трудно сохранять вежливость.
— Прекратите! — взвизгнула Эмма. — Прекратите оба! Опять вы вцепились друг другу в глотку, как всегда… — Она повернулась к Хорасу. — Слушай, ты! Ты заявляешь, что стучался у дверей. А по-моему, ты кидался камнями в окна. Вот именно, кидался камнями в окна, как хулиган…
— И однажды, — подхватил Хорас, — я расшибу какое-нибудь окно вдребезги. Тогда уж городу, хочешь не хочешь, придется обратить на меня внимание…
— Вот что, — сказал Тимоти. — Так и быть, скажу вам, как я намерен поступить. Я намерен вновь обратиться к совету центра с ходатайством по вашему делу. Еще сохраняется какой-то шанс, что вам разрешат поселиться в городе вдвоем, но уж, конечно, без роботов.
— А нас это вполне устроит, — заявил Конрад. — Мы вовсе не рвемся в город. Мы делали то, что делали, ради Хораса. А нам самим и здесь хорошо. В нашем распоряжении вся планета, и мы попробуем построить общество роботов. Попробуем чего-нибудь добиться самостоятельно. Здесь много хорошей пахотной земли. Можем растить для города пищевые культуры. Да и другая работа найдется.
— Как тебе такой поворот? — спросил Тимоти у Хораса.
— Ну что ж, — согласился Хорас без особой охоты. — Раз уж они так хотят…
— На Земле мы воевали с деревьями. — Конрад, оказывается, еще не считал свою речь оконченной. — Останься мы там, мы бы продолжали войну. Однако здесь нет смысла воевать с кем бы и с чем бы то ни было. Предоставленные сами себе, мы добьемся процветания. Мы начнем строить принципиально новую жизнь. И нет конца открывающимся перед нами новым возможностям…
Тимоти присмотрелся к Хорасу, который елозил ногами, но молчал. Вид у Хораса был такой, словно у него кончился завод, вернее, словно ему сломали заводную пружину.
— Я возвращаюсь в город и сделаю все, что смогу, — сказал Тимоти. — Но если вас согласятся впустить, будь любезен, Хорас, вести себя как подобает и держать рот на замке. Никакого хулиганства. У меня дом, очень похожий на усадьбу в Гопкинс Акре. Добро пожаловать, места хватит, и жить там будет приятно. Но если совершишь что-либо предосудительное, тебе будет от дома отказано. Согласен?
Эмма дерзнула ответить за мужа:
— Он согласен. Уж я присмотрю, чтобы все было в порядке. Я устала от жизни в дикости. Возвращайся в город, Тимоти, и похлопочи за нас, как сможешь.
Глава 14
Планета радуг
Рядом с местом посадки невода громоздились исполинские белоснежные кристаллы, поставленные на попа будто специально для того, чтобы линия горизонта стала не ровной, а иззубренной. Под ногами стелились такие же кристаллы, но уложенные встык, как брусчатка мостовой. Синева неба была густой почти до черноты. Горизонт казался слишком близким — возможно, потому, что его подчеркивала пурпурная полоска. Безжалостный космос подходил к поверхности близко-близко, атмосферный слой был тонюсеньким, однако затруднений с дыханием не возникало. Белизна создавала ощущение холода, но на деле температура была вполне сносной, хоть в безрукавке ходи.
Все молчали. Бун осматривался скорее по привычке, чем из интереса: кроме кристаллов, смотреть было совершенно не на что. Недоумение вызывало то, что в небе не было солнца, — откуда же тогда здесь тепло и свет?
Над горизонтом мелькнула цветная вспышка и тут же пропала.
— Что это? — опросила Инид. Естественно, ей никто не ответил. — Смотрите, вот опять!..
На этот раз вспышка не угасла, а взмыла над ломаным горизонтом по кривой — плавно вверх, а затем вниз. И над планетой повисла, разгораясь нежными красками, высокая переливчатая арка.
— Радуга! — воскликнул Коркоран. — Попали, куда хотели…
— Не просто радуга, — громыхнул Конепес. — Не исключено, что сие есть образчик людей-радуг.
Прямо у них на глазах появлялись новые и новые радуги. Вспыхивали на пустом месте, взвивались в небо, изгибались арками. Арки, пересекая одна другого, собрались в витражи, и кристаллы вокруг тоже зажглись отраженными мягкими красками. Держались радуги устойчиво и все же не производили впечатления стабильности, в них ощущалась какая-то хрупкость и эфемерность, словно они еще не решили, задерживаться в небе или нет, и в любую секунду могли исчезнуть.
