вывихнул её.
– Ты неспециально…
– Я причинил тебе боль. А после запретил докторам вкалывать тебе обезболивающее из-за твоей беременности. У тебя сейчас всё болит из-за меня. Я причиняю тебе боль.
– Ты причиняешь мне безумно сильную боль только своим нежеланием дотронуться меня…
Прежде чем я договорила, он резко нагнулся и прильнул к моему лбу своим прохладным лбом. Наши дыхания смешались, и мне мгновенно полегчало.
– Так тебе лучше? – по прошествию нескольких секунд, шёпотом поинтересовался у меня мужчина всей моей жизни.
Я ответила на одном выдохе:
– С тобой я самая счастливая на свете…
Ласково улыбнувшись, он поцеловал меня в лоб, после чего вдруг отстранился и отвернулся. Мне показалось, что я заметила в его глазах влагу. А ещё я заметила прокол на внешней стороне его левой ладони – похоже ему и вправду вкололи миорелаксант, чтобы высвободить мою руку из его хватки. От этой мысли мне вдруг стало неожиданно тепло.
Повздыхав ещё несколько секунд, я наконец начала осматривать себя. Помимо перебинтованного правого плеча у меня было перебинтовано и правое запястье от самих пальцев до середины предплечья. Всё очень сильно болело. Но я старалась не думать об этом, чтобы не желать обезболивающего. Если Арнольд решил, что я смогу перетерпеть эту боль ради наших детей, значит я её действительно смогу перетерпеть. Поболит день, пару дней, неделю, может быть несколько недель, а потом перестанет болеть. Главное, чтобы Арнольд держал меня за руку и не выпускал её даже при угрозе её перелома.
Прежде чем я успела попросить Арнольда ещё раз прикоснуться ко мне, двери палаты вдруг распахнулась, и в неё начала вваливаться целая толпа людей. Сначала я испугалась, приняв происходящее за бесцеремонную атаку журналистов, и даже дёрнула на себя покрывало в безумной мысли спрятаться под ним от фотовспышек, но резкая боль пресекла мою необдуманную активность, а уже в следующую секунду, морщась от боли, я поняла, что нежданные гости – это Холты.
– Наконец-то ты пришла в себя, моя девочка! – мать семейства, ворвавшаяся в палату первой, мгновенно оказалась рядом со мной и, не желая того, причинила мне острую боль в попытке обнять меня. Как только я зашипела от боли, она мгновенно отстранилась, после чего между моей койкой и нежданной толпой вырос Арнольд, благородно решивший бросить на эту амбразуру себя. Я же, растерянно глядя на огромные букеты цветов, устанавливаемые в вазы, и на невероятные плетеные корзины с фруктами – наверняка Крайтон позаботился о скорой доставке – не понимала, как можно и нужно реагировать на все эти звуки, цвета, запахи…
– Позвольте представиться, мистер и миссис Холт, Арнольд Рид, – Арнольд начал по очереди жать руки моим гостям. – Будущий муж Пейтон, а значит ваш будущий зять.
– Что?! – восклицание прозвучало из разных концов палаты одновременно.
– Пейтон, он сделал тебе предложение?! – этот голос принадлежал Астрид, которую я не видела из-за спин других родственников.
– В начале ноября, – отвечал за меня Арнольд. – Пейтон беременна двойней, с детьми всё в порядке и, скорее всего, у нас будут мальчики.
Взрыв эмоций моих родственников едва не стоил мне целостности ушных перепонок. Я застонала от негодования: что Арнольд творил? Они ведь теперь съедят меня!
Стоило мне только подумать о своём растерзании, как в палату вбежал кричащий во всю мощь детского голоса Берек Крайтон:
– Тётя Пе-е-е-ейто-о-он!!! Где моя любимая тё-о-о-тя-а-а?!
– О НЕТ!!! – не сдержавшись, в ужасе воскликнула вслух я.
Правильно поняв мою реакцию, Арнольд перехватил мальчика до того, как тот успел наброситься на меня с любовными объятиями и добить меня окончательно, и бесповоротно.
Пока Берек восхищался фактом своего знакомства с “женихом любимой тёти”, все громко смеялись, а после того, как Грир передразнил моё красноречивое: “О НЕТ!!!”, – не удержалась от смеха и я, хотя смеяться мне было откровенно больно, на что, очевидно, всем, кроме Арнольда, было плевать.
В последующие несколько дней перед выпиской я поражалась количеству фруктов, цветов, шоколада и домашней еды, которые поставляли мне Холты с Арнольдом. Только после того, как Арнольд забрал меня домой – в день моей выписки в больницу явилось всё семейство – я вдруг заметила недостающие пазлы общей картины. За те дни, что я провела в больнице, новость о случившемся в Роаре облетела все Соединенные Штаты, если не весь земной шар. И я знала, что последние месяцы Грэг с Сигрид неотрывно следили за новостями из Роара. Так почему же они ни разу не навестили меня?..
Послесловие.
Пейтон не могла знать о том, что Грэг и Сигрид Йорк были теми, кто посеял в Стэнли Ламберте злой росток, со временем давший злые плоды. Тридцать пять лет назад они присутствовали на родах у Роберты Пайк и увидели врачебную ошибку с пуповиной, которая стоила и без того слабому младенцу жизни. Ламберт был другом их семьи, Сигрид же всю свою жизнь опекала своего младшего брата, Раймонда Пайка, и не желала видеть его страданий из-за потери ребёнка, появление которого он так долго и так трепетно ожидал. Сигрид, заручившись поддержкой Грэга, надавила на Ламберта. Они уже видели здорового младенца, рождённого в соседней палате. Для реализации плана им необходимо было лишь одно серьёзное совпадение – младенец должен был оказаться женского пола. Ламберт сам был не против подмены, но после слов Сигрид и Грэга о том, что в случае его отказа они расскажут о его ошибке Раймонду Пайку, после чего Ламберта как минимум лишили бы врачебной лицензии, как максимум призвали бы к уголовной ответственности, Ламберт перестал ходить вокруг возникшей проблемы и сделал то, что сделал. Ни Раймонд Пайк, ни его жена не знали о том, на что пошла их любящая родственница, чтобы оградить их от боли невообразимой силы. И они стали жить счастливо, и прожили счастливо целых три года, по истечению которых их пристрелил отец Ламберта, о чём Грэг и Сигрид узнали лишь спустя тридцать два года, после того, как действия Пейтон открыли миру правду.
После смерти Пайков Сигрид и Грэг некоторое время колебались, прежде чем взять опеку над Пейтон. Они любили её, но понимали, что не смогут стать ей родителями, и, может быть, иногда считали, что случившееся с Раймондом и Робертой – это настигшая их кара за воровство невинного младенца и причинение неизгладимой боли его родителям. Первые недели они размышляли над тем, каким образом они могли бы отдать Пейтон её настоящим родителям, но они опасались того, что правда об их участии в этом страшном
