Ознакомительная версия. Доступно 49 страниц из 243
Бывший рыцарь правды встретил гостя в махровом халате. Он переживал трудные времена. Не без папиной помощи его взяли в АПН и готовили к засылке в Австрию – собкором. И вдруг он по-дурацки погорел на валюте – спьяну решил разменять в «Метрополе» сто долларов. Дело-то пустяшное, привычное, но Алик попал под декаду борьбы с фарцовщиками. Расстрелять, конечно, не расстреляли, не те времена, но загранка накрылась большим медным тазом с колосистым гербом на днище, да еще отец в ярости набил сыну морду, и тот долго не мог показаться на людях. Поганца пристроили в «Пионерскую зорьку», и он теперь приторным голосом рассказывал в эфире, как юные поколения всего мира завидуют счастливому советскому детству.
– Ну ты дал! – восхитился Веркин, обнимая однокашника.
– А что случилось?
– Твоего «Многоженца» Горбач на Политбюро цитировал. Сказал: только гласность может сломить агрессивно-послушное большинство. Знаешь?
– Нет. Я же прямо с самолета.
– Слушай, Ген, я хочу свою газету организовать.
– А разве можно?
– Скоро будет можно, хотя и трудно. Я на «коня» надеялся, но он теперь не при делах.
– А что такое?
– Выперли папаню по собственному желанию.
– За что?
– Не с теми водку пил. Теперь на даче кроссворды разгадывает. Поговори с Исидором! Он у Яковлева через день бывает.
– А как назовешь газету?
– «По прочтении сжечь!» – хихикнул Алик.
– Я серьезно!
– Еще не думал.
– Назови «Честное слово».
– Здорово! Прямо сейчас придумал?
– Угу.
– Такая голова и такому дураку досталась! Не разводись с Мариной!
– Ты-то откуда знаешь?
– Все знают.
– Я люблю другую.
– Гена, любовь – это функциональное расстройство. Лечится регулярным семяизвержением. А семья – святое.
– Не обсуждается.
– Ну и поц! Вот к чему приводят смешанные браки. Еврей так никогда бы не поступил! На, забирай свои башли! Долг я вычел… – Веркин протянул перехваченную аптечной резинкой пачку красных десятирублевок с камнелицым Ильичом.
– Спаси-ибо. – Спецкор, недоумевая, взъерошил купюры: денег было явно маловато.
– Я свои семь процентов снял, – уловив сомнения, разъяснил Алик. – Комиссионные. Обычно берут десять, но я по-дружески…
– Конечно, конечно… – торопливо закивал Скорятин.
Он еще ни разу не сталкивался с рыночными отношениями между друзьями и близкими. До сих пор в Генином кругу и одалживали, и посредничали безвозмездно, даже его оборотистый тесть.
– За «двойку» возьму пять процентов! – лучезарно пообещал однокурсник.
– Почему же?
– Скидка за «Честное слово»! – Взор рыцаря правды заволокло счастье вынужденного благородства. – В жизни все имеет цену. Бесплатно только птички поют. Знаешь, кто сказал?
– Кто?
– Шаляпин.
«Может, это и есть социализм с человеческим лицом? – думал спецкор, спускаясь в лифте. – Общество цивилизованных кооператоров. Или это уже капитализм?
– А вы знаете, что трупы в могилах теперь не разлагаются? – спросил Николай Николаевич.
– Почему? – очнулся главный редактор.
– Почему-у? – передразнил «чайник». – Из-за консервантов, которые мы с вами кушаем. На Страшном суде все будем как огурчики. Пошутил. Теперь шестой вопрос. Как получилось, что флаг новой России по расцветке один в один с этикеткой «Пепси-колы»? Замечали?
– И в самом деле: красный, синий, белый… Вы верите в теорию заговора?
– Заговор, мой друг, – это не теория, а тысячелетняя практика. Вспомните ветхозаветных интриганов!
…По пути домой окрыленный Гена залетел на почту и дал Зое телеграмму: «Буду сегодня вечером. Встречай! Люблю. Люблю. Люблю».
Знакомая почтовая девушка уже не посоветовала сократить количество слов, а лишь завистливо вздохнула.
Но дома его встретила Ласская в черном платье.
– Борис Михайлович? – с порога догадался он.
– Павел Трофимович… Котенок, мне очень жаль!
Отец умер от обширного инфаркта, разругавшись со сменным мастером из-за несправедливого распределения продовольственных заказов в цеху: курица, гречка, чай, колбаса, зеленый горошек… Мать перечисляла продукты и плакала в трубку, потом мертвым голосом попросила купить недорогой черный костюм. Темно-синий, справленный к сорокалетию, отдали в ателье перелицевать, а там совсем испортили. Оставался второй, серый, летний, но в светлом хоронить никак нельзя. Скорятин запоздало пожалел: в Чикаго, в магазинчике секонд-хенда он видел почти новую черную тройку всего за десять баксов. Но тогда бы не хватило на телевизор.
Марина успокоила и повезла осиротевшего мужа в Измайлово, где в универмаге работала дальняя родственница, удивительно похожая на актрису Ахеджакову, даже голос точь-в-точь, будто из двух близняшек одну отдали в кино, а вторую – в советскую торговлю, на всякий случай. «Ахеджакова» вынесла из подсобки польский костюм фирмы «Элана», очень дешевый, но вполне приличный на вид.
Потом на машине помчались в Жуковский, за полсотни километров от Москвы. Там, в центре городка, стоял мощный сталинский гастроном – с коринфскими колоннами, мозаичным полом, золоченой лепниной на потолке, тяжелыми латунными люстрами, мраморными столешницами и огромным аквариумом, где медленно плавал одинокий карп, косясь на покупателей обреченным глазом. К стеклу приклеили бумажку: «Образец не продается». На прилавках было шаром покати. В холодильных витринах лежали только желтые кости с остатками черного мумифицированного мяса, а вдоль кафельных стен высились замки, выстроенные из красно-синих банок «Завтрака туриста». Через весь магазин тянулась, петляя, сварливая очередь за гречкой: килограмм в руки. Директор гастронома, кругленький и лысый, как актер Калягин, уныло сидел в кабинете, увешанном грамотами и желто-алыми вымпелами с ленинским профилем. Чего-чего, а вождя в пустом магазине хватало. Увидав на пороге гостей, «Калягин» вяло махнул пухлой лапкой:
– Не завезли.
– Мы от Александра Борисовича, – тихо объяснила Марина.
– А-а! Тогда за мной! – посвежел толстяк.
По бетонной лестнице спустились в большой, как теннисный корт, подвал. Это была пещера продовольственного Али-Бабы! Ежась от холода, они шли вдоль многоярусных полок с невозможной жратвой. Сквозь пелену горя Гена видел банки с давно забытыми деликатесами – икрой, красной и черной, крабами, осетровым балыком, тресковой печенью, атлантической сельдью, макрелью и трепангами. По закуткам стояли корчаги маслин, оливок и корнишонов. С потолка копчеными сталактитами свисали колбасы, от пола росли штабеля сыра. В аккуратных коробах желтели гроздья бананов, местами уже почерневших, в ячеистых картонках покоились апельсины, груши, персики, из бумажных оберток торчали жесткие зеленые охвостья ананасов. Целый угол занимали коробки с чешским пивом.
Ознакомительная версия. Доступно 49 страниц из 243
