пустились в тяжкий путь изгнания.
Приходский священник из Паласьоса оставил нам яркую картину еврейской эмиграции[453]. Над этой картиной христианство должно рыдать от стыда.
Пешком, верхом, на ослах, в повозках, молодые и старые, крепкие и слабые, здоровые и больные, умирая и рождаясь, падая по дороге, они образовывали целые процессии несчастных, с трудом продвигавшиеся вперед по июльской жаре и пыли. На всех дорогах, которые вели прочь из страны – на юг, к морю, на запад, в сторону Португалии, или на восток, в Наварру, – можно было встретить толпы людей, и они являли собой столь безрадостное зрелище, что не было христианина, который бы их не пожалел. Никто не осмеливался им помогать из-за указа великого инквизитора; но на всех участках пути их уговаривали принять крещение и таким образом положить конец своим несчастьям. И некоторые, неспособные более выносить крайнее утомление и безнадежное положение, сдавались и отрекались от Бога Израиля. Но таких было сравнительно мало. Раввины всегда были рядом, чтобы ободрять их и придавать им мужества. Женщин и юношей просили петь в дороге, а звуки тамбуринов воодушевляли эти несчастные толпы.
Евреи из Андалусии направлялись в Кадис, где намеревались сесть на корабли; жители Арагона тоже отправлялись на побережье, в сторону Картахены; многие каталонцы уплывали в Италию, где – уникальная аномалия! – папа римский каталонского происхождения (Родриго Борджиа) даст им приют и защиту в самом сердце той системы, которая их угнетала и преследовала.
О прибывавших в Кадис Бернальдес пишет, что при виде моря они начинали громко роптать. Воображение, воспламененное недавними проповедями раввинов, в которых их сравнивали с предками, уходившими из египетского плена, рисовало им повторение чуда, случившегося с Красным морем: они были уверены, что морские воды вновь расступятся, чтобы они могли посуху пройти в Берберию.
Тем, кто отправился на запад, король Португалии Хуан разрешил въезжать в свое королевство и оставаться там в течение полугода после оплаты небольшой пошлины один крузадо с человека[454]. Многие оставались в Португалии и занимались там торговлей, что позволялось им за взнос 100 крузадо с каждой семьи.
В нашу теперешнюю задачу не входит следование за иудеями в ссылку и наблюдение за несчастной судьбой, постигшей многих из них как от рук последователей милосердного Христа, так и от рук детей пророка. Среди многочисленных мудрецов и раввинов, покинувших Испанию, были Исаак Абоаб – последний правитель кастильских евреев, и Исаак Абрабанель, некогда служивший королевским откупщиком. Он писал: «Это изгнание сопровождалось грабежами на суше и в море; и среди тех, кто в ужасе и печали отправился в чужие края, был и я. С большими трудностями мне удалось добраться до Неаполя, но я не смог там отдохнуть вследствие вторжения французов. Французы были хозяевами города, а его жители покинули своих правителей. Все выступили против нас, изгнав богатых и бедных, мужчин и женщин, потомков рода Сиона, и подвергнув их величайшему разорению и несчастьям. Некоторые отказались от своей веры, боясь, что кровь их прольется словно вода или что их продадут в рабство, ибо женщин и мужчин, молодых и старых, увозили на кораблях, не обращая внимания на их жалобы, вынуждая их отречься от своего закона и жить в плену».
Франция и Англия приняли некоторое количество изгнанников, остальные же отправились на восток. Самыми несчастными, вероятно, были те, кто высадился на побережье Африки и попытался через пустыню добраться до Феса, где была еврейская колония. Их осаждали орды мародеров из местных племен; они отнимали у них вещи, обращались с ними крайне жестоко и бесчеловечно, на глазах у них насиловали их женщин и оставляли их совершенно ограбленными и сломленными. Их страдания достигли предела их выносливости. Выжившие просили крестить их в первом же христианском поселении, до которого им удавалось добраться, и многие из крестившихся вернулись в родную Испанию, обеспечив себе таким образом право въезда. Были и те, кто, не выдержав тягот, с которыми им пришлось столкнуться, в конце концов сдавались, принимали крещение и возвращались, или же возвращались и просили крестить их, чтобы иметь возможность мирно жить на родной земле.
Бернальдес пишет, что в течение трех лет не прекращался поток возвращавшихся евреев, которые, отказавшись от всего ради веры, теперь отказывались от веры, чтобы вернуться и начать все сначала. Их крестили группами, всех разом, брызгая на них иссопом[455]. Бернальдес лично крестил сотню евреев в Паласьосе, и после увиденного, пишет он, «я счел исполнившимся пророчество Давида – “Covertentur ad vesperam et famen patiuntur ut canes et circundabunt civitatem”»[456].
По подсчетам священника из Паласьоса, в изгнание отправились 36 000 еврейских семей[457], то есть около 200 000 человек. Но Салазар де Мендоса и Сурита считают, что общее число изгнанников было в два раза больше[458], а Мариана и вовсе приводит цифру 800 000[459]. Пожалуй, более надежными подсчетами, чем все приведенные выше, можно считать те, которые оставили еврейские авторы; они пишут, что в год 5252-й от Сотворения мира 300 000 евреев покинули Испанию – землю, на которой их предки обитали почти 2000 лет[460].
Эти цифры наглядно демонстрируют серьезность предпринятого монархами шага, когда они согласились на изгнание евреев; если и не хватало чего-то, что заставило бы в полной мере оценить непреодолимое упорство Торквемады и фанатизм того времени, эти цифры предоставили такую возможность.
Должно быть, предложенное Торквемадой изгнание полностью обсудили в королевском совете, прежде чем издавать указ[461]; для всех должно было стать очевидным, что Испания непременно обеднеет, если изгнать из нее 40 000 трудолюбивых семей. Немыслимо, чтобы король или канцлер не подняли бы вопрос о нецелесообразности и даже опасности подобных мер. И однако же, можно с уверенностью сказать, что ни король, ни канцлер не смогли устоять перед суровым бескомпромиссным монахом, представлявшим для них Бога, с которым шутки плохи, – Бога, которого их восприятие превратило в некое мстительное языческое божество. Распятие Торквемады, столь драматично брошенное на весы, окончательно решило вопрос.
Султан Баязид, принявший и приютивший в Турции немало беглецов, был изумлен такой грубой ошибкой в деле государственного управления; рассказывают, что он спросил, действительно ли этого короля следует считать великим правителем, если он обеднил собственную страну, чтобы обогатить другое государство. То, что без труда понял великий султан, находившийся под гнетом священника Фердинанд понять не сумел. Изгнав евреев и мусульман со своей земли (ибо мавры вскоре последуют за евреями, хотя им и будет разрешено временно остаться по условиям капитуляции Гранады), Испания, с одной стороны, изгнала купцов и финансистов, а с другой – ремесленников и земледельцев; словом, она изгнала рабочую силу, производительную часть своего общества. Многие считают,
