Моя любимая песня – та, что написал твой отец, «Подводный Ватикан», ты иногда мне поешь ее, потому что скучаешь по своему отцу. (Мама научила меня писать слово «Ватикан», она говорит, что в свое время был такой важный парень, но она не может толком объяснить, почему именно он был таким важным. Она говорит, что у нас больше нет парней вроде него.)
Папочка, я больше не знаю, о чем писать.
Я люблю тебя.
Мне очень жаль, что в детстве ты всегда был грустным, но сейчас ведь ты почти не грустишь, что очень хорошо, да?
Мамочка говорит, я должна сказать тебе, чтобы ты держался.
Держался за что? – спрашиваю я.
Я не знаю.
Но все равно держись.
Ну вот я и закончила. Надеюсь, мама оценит то, как хорошо я выполнила задание.
Жду не дождусь, когда увижу тебя сегодня вечером за обедом. Думаю, у нас СНОВА будет похлебка из злаков с беконом, потому что это наша основная еда, так как все остальные продукты приходится беречь для особых случаев типа дней рождения, а мой уже совсем скоро. Ты сказал, будто приготовил для меня нечто особенное.
Интересно, что именно?!
Ты никогда не забываешь о дне моего рождения и всегда стараешься сделать его необыкновенным.
А это правда, что, по твоим словам, у тебя нет дня рождения?
Как бы мне хотелось знать, когда ты родился, потому что я хочу приготовить для тебя лучший подарок на свете. Горацио поможет мне найти в зоне Аванпоста 37 нечто удивительное.
Почему ты не хочешь сказать мне, когда у тебя день рождения?
Мама говорит, это связано с плохими воспоминаниями.
А почему у меня нет плохих воспоминаний? Когда я спрашиваю ее, она отвечает: это потому, что у меня такой хороший папа.
Что вызывает у меня улыбку.
Ты хороший папа!
Люблю тебя!
С., или твоя Принцесса Джей-Зи.
(А что такое «Джей-Зи»? Ты никогда не говорил!)
18
Герр Силверман ростом около шести футов трех дюймов или типа того. К его телосложению лучше всего подходит определение «жилистый». Его волосы тронуты ранней сединой, и лет через десять они станут совсем серебряными, и тогда ему еще больше будет подходить его фамилия. Он всегда носит галстук сдержанных тонов, белую рубашку с длинным рукавом, зеленые, светло-коричневые или черные штаны без стрелок, черные или коричневые замшевые туфли на шнурках и толстом каблуке, кожаный пояс в тон туфлям. Просто, но элегантно, хотя обычно он немного смахивает на официанта из модного ресторана. Сегодня на нем черные штаны, галстук, туфли и пояс; он сбрил уже намечающуюся эспаньолку[33].
Перед началом урока он встречает учеников в дверях, обменивается с тобой рукопожатием, улыбается тебе и смотрит прямо в глаза. Он единственный из учителей, кто это делает, но в результате подобной церемонии перед дверьми класса обычно выстраивается длинная очередь. Иногда процесс затягивается и даже после звонка в коридоре толпится народ, что жутко бесит остальных преподавателей.
Однажды эту очередь увидел директор школы, который не заметил стоявшего в дверях герра Силвермана, и заорал что есть мочи:
– Живо в класс! Я ко всем обращаюсь!
– Все в порядке, – сказал герр Силверман. – Это просто наш утренний обмен приветствиями. Ведь надо каждому сказать «здравствуй». Привет, Эндрю.
Директор изменился в лице, выдавил «привет» и поспешно удалился.
Сегодня герр Силверман жмет мне руку, улыбается и говорит:
– Леонард, мне нравится твоя новая шляпа.
И у меня сразу становится тепло на душе: похоже, ему действительно нравится шляпа, а еще больше нравится тот факт, что я пытаюсь выразить себя: одеваюсь отлично от остальных и не боюсь выглядеть не таким, как все[34].
– Спасибо, – отвечаю я. – Могу я поговорить с вами после занятий? У меня кое-что для вас есть.
– Конечно. – Он кивает и дарит мне дополнительную улыбку – настоящую улыбку, когда задействованы все лицевые мышцы, но улыбка от этого не кажется натужной. От улыбки герра Силвермана мне всегда почему-то становится легче.
– И зачем ему надо пожимать каждому руку? – когда мы рассаживаемся по местам, спрашивает Дэн Льюис, парнишка из нашего класса.
– Он такой чертовски странный, – едва слышно отвечает ему Тина Уайтхед.
И мне хочется вытащить свой «вальтер» и разнести к чертовой матери их дебильные башки, потому что герр Силверман – единственный учитель, который не жалеет времени и сил каждый день показывать нам, что мы ему не безразличны, а мои тупоголовые одноклассники это против него же и оборачивают. Такое чувство, будто на самом деле они хотят, чтобы с ними плохо обращались.
И тем не менее однажды, когда мы беседовали после урока, герр Силверман сказал мне, что когда кто-то поднимается по социальной лестнице и начинает руководствоваться другими стандартами, то, даже если сей факт положительно отражается на окружающих, средний человек, как правило, относится к чужим успехам резко отрицательно, поскольку у него самого нет сил поднять жизненную планку. Таким образом, возможно, Дэн Льюис и Тина Уайтхед просто слабее герра Силвермана и действительно нуждаются в его доброте, но вот лично я точно не стал бы тратить время на то, чтобы смотреть им в глаза и каждый день улыбаться, если бы они говорили у меня за спиной подобные вещи. Герр Силверман достаточно умный, чтобы понять одну простую вещь: быть не таким, как все, чревато неприятными последствиями.
– Ну-с, – обращается герр Силверман к нашему классу, и я замечаю, что он в очередной раз не стал засучивать рукава. – Посвятим занятие этическим проблемам. У кого есть вопрос?
