Паркуя машину на стоянке для посетителей, я перебирала те школы, в которых училась я. Первый год в старших классах средней школы в Луисвилле. Второй год в Лос-Анджелесе. Нет, там я задержалась до середины третьего года. Что дальше? Да, точно. Портленд, штат Орегон. И, наконец, снова Лос-Анджелес, где я проучилась еще год в школе и четыре в колледже. Хоть какая-то стабильность. Мама продолжала ездить из города в город по своим гостиницам до моего последнего года в колледже. Затем ее печень перестала справляться с алкоголем, и она прожила до самой смерти в моей маленькой квартирке.
«Я всегда хотела, чтобы у вас, девочек, были хорошие манеры, Элли. Чтобы вы, встретившись с образованным человеком из знатной семьи, могли держаться на высоте».
Спасибо, мама, подумала я, когда меня наконец-то впустили в главное здание и направили в офис Крейга Паршелла. По стенам вдоль коридора висели портреты людей с хмурыми лицами. Насколько я успела рассмотреть, большинство из них когда-то являлись президентами школы.
Крейг Паршелл выглядел гораздо менее впечатляюще, чем можно было предположить по его интеллигентному голосу. В свои почти шестьдесят он все еще носил школьное кольцо[10]. Его редеющие волосы были безупречно уложены, но это не могло скрыть намечавшуюся лысину. Вдобавок, несмотря на все его старания, я заметила, что он определенно нервничает.
Его кабинет оказался большим и не лишенным вкуса. Обшитые деревом стены, уютные кожаные кресла, строгие классические шторы, персидский ковер, потертый ровно настолько, чтобы никто не усомнился в его старинности, и стол из красного дерева, за который мистер Паршелл спрятался сразу, как только поздоровался со мной.
— Как я уже сказал вам по телефону, мисс Кавано... — начал он.
— Мистер Паршелл, зачем нам с вами напрасно терять время? — быстро перебила его я. — Я прекрасно понимаю, вы — человек несвободный, и я это уважаю. Ответьте всего на пару моих вопросов, и я исчезну.
— Я могу дать вам только дату поступления Робсона Вестерфилда и...
— Я и так знаю, когда он здесь учился. Это упоминалось на суде, где ему предъявили обвинение в убийстве моей сестры.
Паршелл поморщился.
— Мистер Паршелл, семья Вестерфилдов поставила себе цель — любой ценой отбелить репутацию Робсона и добиться пересмотра дела и оправдательного приговора. В случае успеха многие de facto[11]поверят, что в смерти моей сестры виновен другой молодой человек — у которого, хочу заметить, не хватило бы ни интеллекта, ни денег, чтобы даже войти в это заведение. И моя задача сделать все, чтобы помешать Вестерфилдам.
— Вы должны понять... — попытался возразить Паршелл.
— Я понимаю, что на вас нельзя будет сослаться в моей книге, но вы можете дать мне пару наметок. Все, что мне нужно, — это список одноклассников Роба. Я хочу знать, с кем из них он дружил, и, что еще важнее, кто из них его недолюбливал. С кем он делил комнату? И — обещаю, это останется между нами и только между нами — за что вы его отсюда выгнали?
Несколько минут мы, не моргая, молча смотрели друг на друга.
— На своем сайте я вполне могу упомянуть эту школу Робсона Вестерфилда, не называя ее, — предложила я. — Или написать о ней в таком духе: частная средняя школа Арбинджер, alma mater[12]Его Королевского Высочества Принца Бельгии Грегори, Его Светлости Принца...
Договорить мне Паршелл не дал:
— Только между нами?
— Да.
— Без упоминаний школы и меня?
— Точно.
Он облегченно вздохнул, и мне стало его почти жаль.
— Вы когда-нибудь слышали высказывание «Не надейтесь на князей»[13], мисс Кавано?
— Конечно, я его знаю. Причем не только библейский вариант, но и уже перефразированный — «Не надейтесь на журналистов».
— Это предупреждение, мисс Кавано?
— Если у журналиста есть хоть какое-то понятие о честности, то нет.
— То есть я могу положиться на вас и вашу честность? И наш разговор останется между нами?
— На все сто.
— Мы взяли Робсона Вестерфилда только по одной причине — его отец предложил отремонтировать нам здание научной лаборатории. Причем, хочу заметить, без какой-либо огласки. Роба нам отрекомендовали, как трудного ребенка, которому всегда было нелегко найти общий язык со своими сверстниками в младших классах.
— Он восемь лет учился в Болдуине, в Манхэттене, — прокомментировала я. — А что, там были какие-то проблемы?
— Нам о них ничего не сообщили. Настораживает только странное отсутствие одобрительных отзывов со стороны учителей и завуча.
— А ремонт научной лаборатории был настолько необходим?
Паршелла это явно задело.
— Робсон из хорошей семьи. И у него незаурядные способности.
— Ясно, — выдала я. — А теперь давайте перейдем к делу. И как вел себя этот парень, находясь здесь на столь привилегированном положении?
— Как раз тогда я начинал здесь преподавать, так что я все видел своими глазами. Это было хуже некуда, — честно признался Паршелл. — Надеюсь, вы знаете, что такое социопат? — Он нетерпеливо махнул рукой. — Простите. Как любит повторять моя жена, мои учительские привычки в жизни часто раздражают. Под социопатом я подразумеваю человека, у которого с рождения нет совести и который не уважает и нарушает те социальные нормы, которые признаем мы с вами. Робсон Вестерфилд — классический пример подобного случая.
— Значит, проблемы возникли с самого начала?
— Как и многие, подобные ему, Робсон необычайно одарен физически и умственно. Вдобавок он — последний из влиятельного и уважаемого рода. Здесь учились его отец и дед. Мы надеялись раскрыть то немногое хорошее, что в нем есть.
— Большинство не слишком высокого мнения о его отце, Винсенте Вестерфилде. Как он учился?
— Я просматривал его личное дело. Весьма посредственно. Не то что дед, насколько я могу судить. Пирсон Вестерфилд все-таки стал сенатором США.
— Почему Робсон ушел из школы в середине второго года обучения?
— Произошел неприятный инцидент. Робу не дали место в основном составе школьной футбольной команды, и он напал на другого учащегося. Вестерфилды убедили семью пострадавшего не подавать в суд, выплатив сразу всю требуемую сумму. Может, даже больше, — точно не знаю.
