Она засмеялась.
Речкин никогда не верил «басням» про любовь с первого взгляда. Но в тот момент этот стереотип был разрушен в нем до основания.
Уже потом, когда они понемногу разговорились, когда робкая дрожь отпустила тело, Алексей, воспрянув духом, старался сделать все, чтобы внезапный разговор не остался просто разговором.
Как оказалось, девушка была приезжей, из далекого и, как всегда думал Речкин, дикого Мурманска. Она закончила в прошлом году медучилище и приехала погостить к подруге, которая недавно переехала с родителями в Харьков из Петрозаводска.
Так, за болтовней, они вместе сошли на остановке, которую и искала девушка, и Алексей, конечно же, настоял на том, чтоб проводить ее до подруги. В итоге он опоздал на последний автобус до Померок и опоздал на построение, за что ему крепко влетело от начальства. Но это было уже не важно…
Мысли о Нине, воспоминания об их первой встрече помогали Речкину отвлечься от дурных дум. От сжигающих душу размышлений, которых в последние дни накопилось слишком много, что подолгу не давало Алексею заснуть.
Жесткий соломенный матрац пробивал даже сквозь плотную одежду колкими пиками, назойливое жужжание комаров врывалось в затуманенное усталостью сознание невыносимою пыткой. Но организм брал свое. Сконцентрировав все мысли на своих приятных воспоминаниях, Алексей все же уснул. Он провалился в сон резко, словно скошенный страшным недугом, рухнул в глубочайшую пропасть всем своим сознанием и, наверно, оттого долго не мог понять – что за неведомая сила трясет его за грудки и что за слова врываются в его голову диким, надрывистым криком, смысл которых он никак не мог разобрать:
– Вставай, Леха! Вставай! Воздушная тревога! «Штуки» прямо на нас летят!
Все тело ужасно ломало. Оно, словно груда исколоченного мяса, не подчинялось попыткам Речкина пошевельнуться. Голова отяжелела, будто налитая свинцом.
Алексей с трудом пересилил себя, чтоб приоткрыть глаза.
Знакомое лицо, полное выражения страха и неистового отчаяния, исказилось над ним в орущей гримасе.
– Да проснись же, сукин ты сын! Воздух! – надрывался над Алексеем Титов, крепко ухватив его за грудки. – Бежать надо! Вставай!
Смысл услышанного, наконец, пробился в его мозг сквозь плотный занавес сонности и разбитости. Речкин что было сил вскочил на ватные, непослушные ноги, машинально выхватив из-под головы измятую фуражку со свернутым в ней ремнем, которые послужили ему подушкой этой ночью.
– Тревога? – с недоумением на опухшем ото сна лице замотал по сторонам головой Речкин.
Уже ничего не объясняя, крепко схватив Алексея за гимнастерку со стороны спины, Титов резким толчком вышвырнул сонного лейтенанта из палатки.
Резкий свет на мгновение ослепил Речкина. Прищуренные его глаза обильно прослезились. Тщательно протирая их тыльной стороной ладони, Алексей изо всех сил всматривался в небо. Туда – откуда снисходил на землю всепоглощающий гул авиамоторов. Этот грозный, могущественный шум нарастал с каждой секундой. И Речкин увидел… С западной стороны, оттуда, где разделяла землю на два враждебных теперь мира линия пограничных столбов, запачкав своими черными, будто кляксы, фигурами бледно-голубую гладь небосвода, устремились точно в сторону Угловой несколько десятков самолетов. Издали они походили на стаю черных воронов. Но расстояние до них стремительно сокращалось, и все отчетливее «вороны» приобретали зловещие очертания немецких бомбардировщиков.
– Дуй в ДОТ! Живее! – кричал Алексею в самое ухо Титов, обильно орошая его слюной. – В тот, что правее будет, на склоне! Углом такой… Увидишь!.. Я тоже туда побегу! Дуй же! Чего встал?!
Но Речкин еще растерянно глядел на свору немецких «штук», испуганно и зачарованно, как глядит, наверно, загнанный в угол таракан на тапок, которым его вот-вот прихлопнут.
– Ты че таращишься туда! Беги же! – тормошил Речкина Титов.
– А доктор наш где? – вдруг спросил Алексей, переведя взгляд на ротного.
– Да туда же я его отправил! Беги, дурак, беги! – кричал Титов.
– А ты?
– Бойцов сначала загоню! – ответил ротный, отпустив Речкина и выхватывая из кобуры пистолет.
Напяливая фуражку на голову, Речкин побежал. Побежал, как требовал того Титов, и, видя, насколько близки уже к нему самолеты, мысленно материл себя за собственную нерасторопность. Теперь каждая секунда, каждая сотая доля секунды была на вес золота. Рев моторов стоял уже над самой высотой, уже были различимы кресты на металлических крыльях, а Речкин все бежал, отчаянно несся прямо под них, в ту сторону, где находился ДОТ, про который говорил ротный.
То ли со страху, то ли спросонья, но Алексей сразу и не заметил, что вокруг него несется огромная толпа людей. Только что оторванные ото сна, кто успевший одеться, кто натягивая форму на ходу, а кто и вовсе в чем был (некоторые были только в сапогах и исподнем, отдельные даже босые), неслись они с оружием в руках и без него в одно-единственное на этой предательски голой земле укрытие – в ДОТы. Страх, нечеловеческий, почти животный, на грани абсолютного безумия, устремлял эту толпу вперед, зыркал вокруг десятками бешеных глаз, валил людей с ног на склонах, поднимал и вновь обращал в бег. За несколько последних дней с начала войны Речкин часто видел во взглядах окружающих его людей хмурую, жалкую, гнетущую жизни тень. Тень боязни перед врагом. И корил себя, ловя нечто похожее в собственном отражении, и стыдился за своих товарищей. За то, что все же боятся… Что не уверены в себе, в своих силах, что допускают возможность быть раздавленными немцем, сброшенными с этих высот… Но то, что видел Алексей в ту минуту… О нет! Это было куда хуже! Уже не боязнь, не сильное, порой на пределе, внутреннее напряжение, которое невозможно было сдерживать в себе, прятать, утаивать… Нет! Лавина, безумный поток, почти первобытное ядовитое смешение ощущения своей полнейшей уязвимости и инстинкта самосохранения, то, что разрушало здравый образ мышления человека изнутри, страх не просто перед врагом, а перед смертью!.. И он гнал, словно звериное стадо, гнал людей к последней надежде на спасение.
Пехотные эмблемы, красные артиллерийские, саперные, кавказцы, азиаты и русские, простые красноармейцы и командиры, все они бежали что было сил, взрыхляя твердой поступью сапог мох, выбивая из почвы мелкий камень, толкаясь, падая и вновь вставая, бежали… Бежал вместе с ними в одном отчаянном потоке и Алексей. Вспотевший, с разгоряченным докрасна лицом, сумасшедшим грохотом сердца в груди, обезумевшими от ужаса глазами рыскал по сторонам в поисках указанного Титовым ДОТа.
Первый из группы самолет резко нырнул вниз, поправ могучими крыльями поток набегающего воздуха. Мгновение, и надрывисто застучал пулемет. Фонтанчики скудной северной почвы взметнулись ввысь ровным строем, словно гигантская невидимая швейная игла прострочила ровную строчку. Кто повалился на землю, прикрывая головы руками, кто отвернул в сторону, кто ускорил бег – человеческая масса вмиг рассыпалась, став еще более хаотичной.
