Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
— Да, — сказал Ваня. — Спасибо. Огромное вам спасибо за все. И если бы у вас нашлись какие-нибудь старые ботинки, я б их надел и пошел.
— Куда? — удивилась женщина.
— Ну. Дальше.
— Вы сядьте, пожалуйста, Иван Димитрич.
И она подождала, пока он сядет, а затем продолжила:
— Давайте мы с вами не будем торопиться, а подождем Ивана Егорыча. Я знаю, что он с вами обязательно хотел поговорить.
— О чем?
— Этого я не знаю.
— Он кто, Иван Егорыч ваш?
— Муж мой.
— Это я понял.
— Он машинистом служит.
— Ну и что?
— Ничего. Это он вас сюда больного привез.
— Зачем?
— Чтоб вы не померли совсем.
— Он что, каждого бродягу к вам в дом тащит от смерти спасать?
— Да нет. Он художников любит.
— Худо-ожников! Да почем он знает, что я художник?
— По удостоверению.
— Да мало ли какое у кого удостоверение в кармане болтается! Не художник я! Ясно?!
— Не кричите.
— Простите.
Ваня замолчал.
— Ой, — сказала женщина.
Открыла духовку, вынула прихваткой тяжелую сковороду, опустила на плиту.
— Слушайте, — сказал Ваня. — Там в комнате карандаши разные, красочки всякие. Это что, специально для меня куплено?
— Нуда.
— Он, что ли, хочет, чтобы я нарисовал чего?
— Я не знаю, чего хочет Иван Егорыч, — спокойно сказала женщина, выключив закипевший чайник и повернувшись от плиты к Ване. — Вы его сами спросите, ладно?
— Ладно, — сказал Ваня. — А как вас зовут?
— Маша.
— Я так и думал.
— Почему?
— Так. А меня Ваней зовут. Меня только в милиции Иваном Дмитриевичем зовут. Ладно?
— Ладно.
Ужинали в большой комнате за круглым столом под люстрой на цепи.
Люстра горела, окна были зашторены тяжелыми шторами. Люди с фотографий смотрели. Звякали ложки и вилки. Сидели за столом трое: Маша, Ваня и черноволосый высокий человек в белой рубашке — Иван Егорович. Он оставил свою черную с золотыми пуговицами шинель в прихожей, там же он снял свои черные начищенные ботинки и надел стоптанные летние сандалии. Китель он повесил на спинку стула. Пуговицы на кителе тоже были золотые, со скрещенными молоточками. Ваня то и дело поглядывал на эти пуговицы и щурился от их сияния.
Иван Егорович выглядел устало, и Ваня ждал с вопросами, пока он поест и отойдет от усталости. Маша тоже молчала, и Ваня подумал, что, наверно, они всегда так едят, молча.
Ваня съел все быстро, как всегда быстро ел, и даже подобрал корочкой с тарелки сметанный соус, в котором поданы были котлеты. Съел и сказал:
— Спасибо. Очень вкусно.
— Да? — сказала Маша.
— Очень.
— Действительно, — сказал Иван Егорович. — Замечательно.
Он ел аккуратно, с ножом. Не спешил.
Маша собрала и унесла в кухню тарелки, поставила мужчинам чашки, вазочку с конфетами, разлила чай. Принесла пепельницу из зеленого камня, похожего на малахит, сигареты, спички и ушла в кухню мыть посуду. Включила воду.
Первым закурил Иван Егорович. Ваня чиркнул спичкой и посмотрел, как бежит пламя. Успел прикурить, пока пламя не обожгло.
— Вы извините, — сказал Иван Егорович, — за ботинки. Я их выкинул. Отнес было в мастерскую, но они сказали, что это смешно чинить, и правильно сказали. Так что, простите, выкинул.
— Ничего. Хотя жалко. Босиком по снегу не очень-то пойдешь, я ведь не йог.
— Зачем же босиком, я вам как раз сегодня и купил ботинки. Прикинул, какой вам размер… Сороковой? Не ошибся?
— Не ошиблись, спасибо. Только вот отплатить мне вам нечем. Была у меня в брюках десятка…
— Она там и есть.
— Знаю. Но кроме нее мне вам заплатить нечем.
— Во-первых, я у вас эту десятку не отниму. Во-вторых, даже еще дам денег, рублей пятьдесят.
— За что? За то, что я такой молодой и веселый?
— Не такой уж вы и молодой.
— Это точно.
— И веселость ваша меня не волнует. А вот то, что вы художник…
— Я не художник.
— Мы давали запрос в МОСХ, вы художник.
— Ежели вы думаете, что я буду по вашему заказу писать какой-нибудь портрет или вид, то это вы напрасно так думаете. Не буду. Даже если вы еще пятьдесят карандашей заточите, в руки их не возьму, даже если вы их разом мне в пузо воткнете!
— Господи, — Иван Егорович вдруг засмеялся, а Ваня покрылся пятнами, — какой вы горячий. Не хотите писать, и не надо. Это я так, на всякий случай поставил вам карандаши. Не нужно, так не нужно. И мне от вас ничего не нужно. Я, правда, думал город вам наш показать. У меня завтра рейс, через три дня вернусь, будут отгулы. Может, дождетесь?
— Не знаю.
— Ну смотрите.
— А что вы мне показать хотите?
— Место одно.
— Почему именно мне?
— Потому что вы художник. Только вы не спорьте, пожалуйста, я ведь вашу работу видел.
— Где? — поразился Ваня.
— В Москве. На выставке. На Малой Грузинской улице. Ровно три года назад.
— Вот уж не думал, что вы по таким выставкам ходите.
— Почему?
— Не знаю. Я бы еще понял, если бы моя работа в Третьяковке висела. В том смысле, что в Третьяковку все ходят, то есть тоже не все, конечно.
Ваня сбился и замолчал. Затем посмотрел на Ивана Егоровича, разворачивавшего шоколадную конфету.
— И как?
— Что? — спросил Иван Егорович.
— Понравилась вам моя картина?
— Да.
Выпили молча чай. Пришла Маша и унесла чашки. Собрала со стола. Иван Егорович вынул из шкафа книгу, надел, поразив Ваню, очки и сел за круглый стол читать. Читал он седьмой том академического собрания сочинений А. П. Чехова. Он и Ване предложил взять из шкафа книгу на выбор.
— Если есть желание.
Но Ваня книги не взял.
В комнату пришла Маша с клубками шерсти и острыми спицами и села за круглый стол вязать. Ваня поглядел немного, как мелькают и постукивают быстрые спицы в круглых Машиных руках, как Иван Егорович перелистывает страницу и разворачивает не глядя конфету, и ушел в «свою» комнату.
Уже совершенно стемнело. Он подошел к окну. На станции было светло от прожекторов. Чернели в снегу рельсы. Шел состав. Шли обходчики с фонарями в оранжевых куртках.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
