Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Степан встретил меня в прихожей со свечой в руке:
– Ну, Петр Ильич, как все прошло? Духов-то видели? Слышали их?
– Воистину диковинный вечер, – только и ответил я. – Но хватит чудес! В Россию возвращаться надо! Сейчас же!
– Слова Богу! – размашисто перекрестился Степан. – Первая добрая новость за столько дней!
И вот уже поезд уносил нас из столицы Чехии. Йозек не подвел: сообщил, когда Кабанин отправился с эскортом на вокзал, как и когда сел на поезд. Мы отправились на следующем. А потом и Австро-Венгрия осталась позади. И вновь Вепрь летел впереди меня. А я бежал в его хвосте, как заправский гончий пес! Осторожный пес! Ведь истинный вепрь своими клыками может убить десяток добрых охотничьих собак, если почувствует опасность. Поэтому я мог пока только следить за ним. Нас отделяли друг от друга не менее пятидесяти верст. Где мы должны были пересечься? Где должна была случиться эта схватка? А в том, что рано или поздно она произойдет, я уже не сомневался…
– Теперь, пока не поговорю с твоим хозяином, графом Кураевым, любезным Александром Александровичем, не успокоюсь, – сказал я.
И сумрачен, как видно, я был в эти минуты – и лицом, и сердцем, и мыслями.
– Да что ж он такого скрыл от вас, Петр Ильич? – посетовал Степан, заступаясь за хозяина. – Ведь сам же нанял вас? Не мог же он утаиться-то?
Я посмотрел в окно – на заснеженную уже белорусскую степь. Не было ей ни конца ни края, разве что рвали ее дальние голые перелесочки.
– А вот мы приедем к твоему хозяину и спросим, – прямо ответил я. – Мог он утаиться или не мог. Он меня, пусть и без умысла, но с завязанными глазами вперед послал. А я так не привык, Степан. Теперь пусть карты открывает его сиятельство. Иначе получу обещанный гонорар, развернусь и уеду в тот же час домой – в Самару. Пусть я и не богат, Степан Григорьевич, но с завязанными глазами в огонь шагать не намерен! А огня впереди ой как много! Ты – его слуга, ты ему чем-то обязан, но не я! Вот только женщину одну навещу и уеду.
– Марфу Алексеевну? – потупив взгляд, спросил Степан.
– Ее, – кивнул я.
Мой спутник поднял на меня глаза:
– Так полюбилась?
– Именно так, Степан. Сразу. И до самого сердца – до последнего его донышка. – Я улыбнулся, налил нам коньяку. – У сердца-то человечьего много донышек. Так вот до самого последнего и полюбилась.
Степан с улыбкой кивнул, вновь уставился в стакан перед собой. В эти минуты мы приближались к Смоленску. Более половины пути оставались позади! А что впереди было? Это если, конечно, Кураев все расскажет. Все выложит как на духу. Встреча с душегубами, вот что! И не простым отребьем, а сильными, богатыми, хитрыми! Волками! В глубине души я уже сожалел, что дал графу слово, влез в его тайну. Настоящая война ожидала меня, в которую я так неосторожно и скоропалительно ввязался! Но, с другой стороны, не окажись я у графа, не поехал бы к Сивцовым, не встретил бы Марфу Алексеевну, которая сейчас, я был в том уверен, ждала меня.
Судьба это была, и она только открывала свои двери мне навстречу!..
3
Через неделю мы подъезжали на тройке к поместью графа Кураева под Симбирском. Еще через четверть часа, в одной рубахе да в шубе, накинутой на плечи, граф сам вышел встречать нас. Перекрестил с порога. Я сполз с саней, но был неприветлив и хмур. Слишком много терзаний и сомнений вез я более двух тысяч верст по дорогам Европы! И первый раз в жизни не ведал, как поступить, как быть дальше.
– Все, касаемо Сивцовых и Марфы Алексеевны, надеюсь, вы исполнили? – с ходу спросил я.
– Разумеется, Петр Ильич, разумеется! – обрадованный нашим возвращением, ответил граф. Первым протянул мне руку, горячо встряхнул ее. – Сами-то как, живы и здоровы?!
– Жив, да не больно здоров, – честно ответил я.
– Как же так? – граф переметнулся настороженным взглядом со Степаном. – Что случилось, Петр Ильич? – и вновь переглянулся со слугой, точно спрашивал того: «А ты куда смотрел?!»
Но Горбунов только нерешительно пожал плечами. Слишком о многом было со мной переговорено за эти недели! И потом, теперь он был не только цепным псом своего хозяина, старого графа, но и моим товарищем по оружию. Ничто так не скрепляет мужскую дружбу, как битва с врагом плечом к плечу.
– Мне бы чаю горячего и наливки вашей, – устало сказал я. – Крендельков с маком нет? – я отчасти зло поглядел на графа, который скрыл от меня в силу только ему известных причин так много. – Я бы не отказался. И умыться с дороги. А потом уж и к разговору можно подойти…
Я не сомневался, что пока приводил себя в порядок и пил чай в гостиной, в одиночку, Кураев все самое главное вытащил из моего недавнего спутника и своего верного слуги. Узнал и о моих сомнениях, и о желании бросить начатое дело.
Он вошел ко мне уже через четверть часа. Все поняв по моим глазам еще у парадного, теперь граф с ходу сказал:
– Вижу, Петр Ильич, что зря не открыл вам многого. Но если простите меня, то скажу сейчас же. Ничего уже не утаю. Поздно таиться – дело надо делать! Дело…
Да, это судьба, теперь уже твердо понял я. И никуда от нее не деться. Как тут отвернуться в сторону, если граф решил открыться мне? Но ведь и Марфуша, голубка моя, появилась в моей жизни не просто так. Все была судьба, все она, мать и мачеха. Благодетельница и злодейка!
Кураев запер двери, сам достал из буфета бутылку коньяка, фужеры. Сел в кресло напротив меня. Я же достал папиросу из портсигара и закурил, наблюдая за тем, как граф разливает коньяк.
– Петр Ильич, дорогой Петр Ильич, – проговорил он. – Я вам все расскажу. Вы можете принять меня за сумасшедшего, но тогда вам придется сознаться и в другом: таких сумасшедших, подобных мне, вокруг вас слишком много! Вы должны поверить мне… Поверить!
– Говорите, – кивнул я, пригубив напиток.
Граф опустил глаза и вновь поднял их, но посмотрел уже требовательно и почти упрямо, точно собирался испытать меня.
– Я решил довериться вам полностью, Петр Ильич. Я готов рассказать вам историю моего рода – графов Кураевых. Ту историю, которую мне не позволено рассказывать никому. Заказано предками! Но сейчас на карту поставлена судьба оставшихся потомков. Слушайте же. История эта начинается в те суровые времена, когда на Руси правил царь Иоанн Грозный, во времена опричнины, поделившей все русское государство на две половины. Либо ты с царем, либо против него. Одну половину царь приблизил, а другую отдал на расправу первым. Мой предок, Антон Кураев, не выбирал, среди кого ему быть. Судьба сделала за него такой выбор. Он был среди воинов влиятельнейшего боярина Никиты Васильевича Шереметева, приходился ему троюродным племянником, седьмая вода на киселе. Шереметевские угодья были воистину велики, и по разным землям Руси разбросаны. Однажды к Шереметеву, в его подмосковное имение, проездом пожаловал сам Иоанн Грозный. Никита Васильевич втайне недолюбливал царя, отдавая предпочтение его двоюродному брату Владимиру Старицкому. Иоанн стоял на крыльце терема, когда Антон бросился к нему, упал на колени и попросил: «Позволь, государь, руку твою поцеловать!» – «Добрый холоп», – кивнул Грозный и протянул ему руку. Вот тогда Антон и приложился горящими губами к ледяной руке царя, и встретился взглядом с первым самодержцем Руси – и точно молния прожгла его сердце. Молния грядущего взлета всего его рода! Моего рода, – добавил старый граф и взял приготовленную длинную курительную трубку. Густо чиркнул спичкой. – Шереметеву это пришлось не по вкусу, и он приказал высечь Антона, – причмокивая губами, он раскуривал трубку. – Предлог нашелся другой – какая-то оплошность! Да только все знали, что к чему. Как тут не затаишь злобу? – усмехнулся Кураев. – Откуда знаю такие подробности, спросите вы? Я отвечу. Позже, стариком, и несметно богатым, Антон продиктует уже в собственном имении историю своего восхождения, продиктует домашнему дьяку, и та рукопись будет передаваться из поколения в поколение, – выпуская облачко дыма, мрачно улыбнулся граф. – А Русь уже развязала Ливонскую войну. Но вскоре быстрые победы сменились затяжной баталией. Да, Ливонский орден пал, рассыпался, но против Руси обратились многие европейские государства в надежде заполучить кусок благодатной Ливонии. Для защиты Руси требовались все новые воины. Антона, как и тысячи других хозяйских ратников, призвали на долгую и бессмысленную войну, которой суждено было все соки забрать из молодого государства и после оставить его без сил. А потому, что Антон был высок и крепок, владел любым оружием, то и взяли его в конницу. И в Литве он воевал, и в Крыму, и вновь в Прибалтике. В Ливонии его и приметил будущий вождь царской опричнины, полководец Алексей Данилович Басманов, лютый зверь! Современник Курбский назовет Алексея Басманова «маньяком и погубителем святорусской земли», и очень верно, – еще одно облачко дыма выпустил старый граф, и оно поползло по столовой. – Вот к нему и попал мой предок. Басманов наградил и приблизил Антона после взятия Полоцка, а потом и увел к себе в имение одним из первых слуг и цепных псов, посулив большую плату. Антон так и продиктовал дьяку: «Был я цепным псом Алексея Басманова, но псом, которому доставалась самая сахарная кость». Каково? Но чем хуже становились дела в Ливонии, чем слабее становилась Русь, тем пытливее искал царь врагов среди своих…
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75