Тереска встала с чемодана и медленно подошла к двери в комнату.
— Одну особенность переезда я уже подметила, — задумчиво произнесла она. — Удивительное дело, упаковываешь, упаковываешь, а вещей ничегошеньки не убавляется.
— Еще как убавляется — чемоданы кончились! — вставила свое слово Шпулька.
— Что вы раскисли! — энергично запротестовал Янушек. — Вон, у вас уже пустые полки. Правда, кажется, все вещи с них теперь вон там, у стены лежат. Но разница все же есть! Скажите же наконец, что мне с книжками делать?!
— Выбросить, — буркнула Шпулька.
— Ты серьезно? — заинтересовался Янушек.
— Серьезно. Нет, не говори глупости! Оставь! О Господи! Да не знаю я, что с ними делать!
— Если мы вначале так уходились, то что же будет в конце? — Тереска задумалась. — Этот чемодан надо веревкой обвязать, а то развалится. И правда, книги не влезли. Слушай, а у соседей нет каких-нибудь ящиков или коробок? У них тоже есть книги.
— Спятить можно.
— Ну ладно, если вы не хотите выбрасывать, то, может, в этот сундук? — предложил Янушек, указывая на здоровенный чемодан, занимающий без малого полкухни. — Сюда много влезет. Тереска оценила чемодан.
— А что? Может, даже и все.
— А посуда? — не согласилась Шпулька. — Этот большой — для посуды! Куда я кастрюли дену? На голову надену, что ли?
— О кастрюлях подумаем позже. Если будем так за все хвататься, мы долго не протянем. Надо по порядку. Ладно, запихивай в этот сундук. Шпулька, шевелись, выгребай все из шкафа. Глаза боятся, руки делают...
* * *
Зигмунт вернулся домой в состоянии тихого бешенства. Во дворе его слегка удивило зрелище бригады, работающей с неослабевающим энтузиазмом. «Не иначе как сдельно вкалывают», — подумал он, ведь рабочий день давно уже кончился. О том, что делается в квартире, парень до сих пор не думал, и увиденное ничуть не поправило его настроения. Тереска со Шпулькой находились как раз в состоянии очередного взрыва энергии, а кухня — в состоянии полного развала.
Шпулька, увидев брата, перестала увязывать подушки..
— Достал машину? — воскликнула она с надеждой и тревогой в голосе одновременно.
— Эй, не разваливай эту кучу! — крикнула Тереска. — Это на выброс.
Зигмунт с первого же шага споткнулся и запутался в огромной куче какого-то тряпья. Взглянув под ноги, он сопоставил слова Терески с тем, что увидел, и жутко возмутился.
— Мои брюки! — заорал Зигмунт, выгребая из кучи одну тряпку. — Вы совсем сбрендили! Мои брюки — на выброс?!!
— Какие брюки, старье, а не брюки! — рассердилась Шпулька. — И так паковать не во что. А всякую дрянь надо сразу выбрасывать!
— Идиотка! Это же мои лучшие брюки! Ни за что! Свои вещи выбрасывай!
У Шпульки руки опустились. А Зигмунт тем временем нежно складывал и сворачивал извлеченную из кучи тряпку, бормоча себе под нос ругательства по адресу сестры. Шпулька вдруг вырвала у него из рук предмет спора и предъявила его Тереске.
— Совсем спятил, не иначе! Старые брюки, посмотри, дыра сзади, к тому же зашита желтой ниткой! И все промасленные! Ни в жизнь не отстирать!..
— А я тебя просил их стирать?! — завелся Зигмунт, в свою очередь вырывая тряпку у сестры. — Я же не жениться в них собираюсь! Это мои лучшие рабочие брюки!
— Еще пару раз так дернете, и не о чем будет спорить, — сухо заметила Тереска. — Он просто любит эти брюки, оставь их ему, пусть радуется. Может, прямо сейчас и наденет. Зигмунт, а что с машиной? Достал? Зигмунт огляделся в поисках безопасного места для своих бесценных штанов и, не найдя такового, сунул их себе за пазуху.
— Что?.. А, с машиной. Пока глухо.
— Как это?
— А так это. Добрался я все-таки до того типа, кто тут золотые горы сулил. Дружок соседа. Полгорода обегал, чуть не кончился. А его дома нет.
— Надо было дождаться! — воскликнула Шпулька.
Зигмунт пожал плечами и неохотно пояснил, что никто не знает, когда этот соседский приятель вернется. Жена обещала все ему передать. Завтра у него вроде выходной, может, и приедет.
Все это парень излагал весьма рассеянно, невольно оглядываясь по сторонам. Жутко хотелось есть, ноги ныли, и не мешало бы отдохнуть. Дом же напоминал цыганский табор после землетрясения, и ясно было, что здесь не отдохнешь. От голода и усталости Зигмунт совсем перестал соображать, чувствовал только, что всего этого ему больше не вынести. Он повернулся к двери и коротко и сердито заявил:
— Я пошел!
Шпулька так и взвилась.
— Куда это? — крикнула она.
— А тебе какое дело?
От возмущения Шпулька чуть не задохнулась.
— Ты в своем уме? — спросила она таким тоном, что Зигмунт обернулся.
— А в чем дело?
Шпулька собрала все силы, чтобы не броситься на брата с кулаками, и медленно перелезла через кучу у выхода.
— Ну, знаешь, это уж слишком! У тебя совсем крыша поехала?! А кто будет здесь вещи собирать?! Я одна?! Хочешь все это на меня свалить, как последняя свинья?!
Зигмунт обалдело уставился на сестру. Такая постановка вопроса ему даже в голову не приходила.
— Спятила ты, что ли? — возмутился он. — Я вещами должен заниматься?!
— А КТО?!! — рявкнула Шпулька.
Зигмунту сейчас меньше всего на свете хотелось отвечать на ядовитые вопросы. С самого утра, с того момента, как заварилась эта идиотская каша с переездом, он всячески старался избегать мыслей о конкретных проблемах и связанных с ними осложнениях, в глубине души тихо надеясь, что все как-нибудь уладится и разрешится само собой. Он и так сделал очень много: нашел водителя и теперь хотел бы спокойно отдохнуть, а не скандалить с сестрой-истеричкой.
— Откуда я знаю... — неуверенно начал Зигмунт. Шпулька снова двинулась на него, путаясь в куче мусора.
— Так я тебе скажу. Никого такого здесь нет. Только мы с тобой. Все это должны сделать мы, и никто другой. Разве что вытянешь отца из больницы и запряжешь его в работу...
— Дура набитая, — с глубочайшей убежденностью заявил Зигмунт.
Тереска больше не могла держаться в стороне.
— Я, конечно, не хочу вмешиваться в семейные дела, — сладким голосом начала она. — Но я и представить себе не могла, что ты можешь быть такой свиньей.
— Чего свиньей?! Что ты-то взъелась?
— А то ты не видишь, что здесь творится? Вещи надо упаковывать. К завтрашнему дню. Пошевели извилинами!
Вот как раз шевелить извилинами Зигмунт и не хотел. Все его нутро категорически восставало против этого. Он уныло оглядел бардак, устроенный на кухне.
